Мария Воронова - Ухожу от тебя замуж

Соня слушала, и впервые в жизни ей было тошно от похвал. Впервые не хотелось быть отличницей. Смысл дифирамбов Стрельникова просматривался ясно: потопи Ларису Васильевну, спровадь на пенсию, и я тебе помогу подняться.

Она чувствовала, что, опираясь на такого скользкого типа, подняться невозможно, но не могла себя преодолеть и сказать Виктору Викторовичу, чтобы заткнулся.

Так прошел тягостный день, и, чтобы сконцентрировать всю гадость в одной точке, она позвонила Герману и сказала, что не выйдет за него.

– Сонь, я же тебя не тороплю, – растерянно произнес Герман. – Какая была необходимость будить меня среди ночи с этой новостью?

– Ой, прости, – ахнула Соня. – Забыла опять о разнице во времени. Я просто не хочу больше морочить тебе голову, а то ты ждешь меня и пропускаешь другие варианты.

– Я никогда не думал о тебе как о варианте.

– Да знаю я! Просто это некрасиво: ты взрослый человек…

– Ты хочешь сказать старый? Типа из-за тебя трачу в одиночестве последние деньки жизни?

– Да нет, Герман, не передергивай! Что за манера у тебя угадывать, что я думаю, бесишь просто! Я в тебя не влюблена, я не скучаю по тебе, и я не могу бросить родителей и работу, чтобы жить с тобой. Если честно, я вообще не хочу с тобой жить, вся эта уборка и готовка меня пугают!

– Стирка и глажка.

– Что?

– Еще стирка и глажка, – сказал Герман, – и походы в магазин. Много всякого быта. Но это все решаемо. Что-то ты сделаешь, что-то я, что-то пропустим. Просто мне казалось, что мы с тобой связаны очень крепко. Я думал, ты – моя судьба, несмотря ни на что. Не знаю прямо, как это выразить, но так есть.

– Я не твоя судьба, Герман. Я слабая, трусливая, ленивая женщина, которая не справляется со своей работой, вот и все. Я даже не такая красивая, какой ты меня видел. Наверное, если бы я в тебя влюбилась, все было бы иначе, – вздохнула Соня. – Я старалась бы стать лучше ради тебя. А так…

– Знаешь что, – перебил Герман, – до Нового года я обещаю тебе открытую гавань.

– В смысле?

– В смысле, если ты вдруг сообразишь, что накосячила, не волнуйся. До Нового года я тебя жду. Может, и дольше, но до Нового года точно.

– Герман, я тебе специально позвонила, чтобы ты…

– Осталось мало времени. Оно пролетит как один день.

– Что ж, прощай, Герман. Прости меня.

– Прощай. Ой, Соня, Соня! – закричал он вдруг.

– Что?

– Неправильно сказал. Не до Нового года, а по Новый год. То есть включительно. Так что, если вдруг елочка, мандарин, бокал шампанского, все дела пробудят в тебе тоску по старому Герману, срочно звони.

– Хорошо.

Отложив телефон, Соня улыбнулась и подумала, как это Герману удалось поднять ей настроение даже в такой стопроцентно трудной и тяжелой ситуации.

Соня легла на диван, закуталась пледом и стала вспоминать, как Герман ухаживал за нею. Как ей всегда было рядом с ним весело, спокойно и безопасно. Разве это любовь, когда так? Сердце ее не трепетало, не заходилось от волнения, и даже когда она готовилась лечь с ним в постель, не чувствовала страха. Стыдно сказать, в голове тогда царило азартное любопытство.

Разве так любят? Даже к своему умному одногруппнику, стремившемуся сделать из нее верного помощника и друга, она испытывала более острые чувства.

Соня села на диване и нахмурилась. Какая-то мысль проклевывалась из подсознания, что-то очень важное, и стоило обязательно ее поймать, вытянуть из клубка других мыслей, и был момент, когда ей показалось, что она ухватила хвостик… Но тут ожил телефон. Чтобы увидеть на дисплее, кто звонит, понадобилось всего несколько секунд, и Соня так и не поняла, хочет она, чтобы это оказался Герман, или нет. Но звонил Стрельников.

Крайне любезным тоном он справился, не говорила ли уже Соня с Ларисой Васильевной насчет пенсии, и если нет, то затягивать с этим ни в коем случае не нужно. И у Сони снова не хватило смелости потребовать, чтобы профессор оставил старушку в покое. Она смогла выдавить из себя только жалкую просьбу обо всем забыть и не муссировать тему, на что Виктор Викторович ожидаемо предложил ей хорошенько подумать и завтра на свежую голову вернуться к разговору.

Вечер выдался темный и мокрый, но не уютный шумный дождь, а противная морось, так что Соня на велосипеде сделала только маленький кружок вокруг квартала, быстро приняла душ и завалилась спать в мрачном настроении.

Вспомнила вдруг, как Герман ей говорил, что жизнь должна быть как день, а день – как жизнь. «Утром встал, дела поделал, отдохнул, поработал, полюбил, окинул взглядом прошедший день и лег довольный. Все сделал, что хотел, устал и засыпаешь, а проснешься ли завтра – никому знать не дано».

От этой незамысловатой аллегории разило старомодной назидательностью, но с другой стороны, кто может предложить что-то лучшее?

А сегодня ее день совсем не такой, как она хотела бы, чтобы была вся жизнь. Совершенно не такой.

Даже Иван Александрович вступился за Ларису Васильевну! Он нашел в себе мужество напомнить профессору непреложный закон хирургии: «сомнения в необходимости операции всегда решаются в пользу операции». Естественно, получил жуткую отповедь, где его назвали и щенком, и сопляком, и потребовали, чтобы впредь он в присутствии старших товарищей благоговейно молчал, если хочет все-таки получить сертификат специалиста.

Эта грозная речь пропала даром, Иван даже ухом не повел. Встал, засмеялся и, выходя за дверь, выпустил парфянскую стрелу, произнес в пространство: «Юпитер, ты сердишься, значит, ты не прав». Несколько секунд Соня думала, что бедного Стрельникова хватит удар прямо на рабочем месте, но профессор взял себя в руки и, ласково улыбаясь, заметил, что от недостатка воспитания многие в юности ошибочно думают, будто им все позволено, но жизнь, слава богу, быстро показывает, что да как.

Соня подумала, что сейчас видела, как молодой доктор перенес нагоняй от старшего товарища, и ничего с ним особенного не случилось. Почему же она так боится возражать? Почему не осмеливается высказать свое мнение, даже когда это необходимо для восстановления справедливости?

Нет, определенно день прошел некрасиво, но что изменится завтра?

Соня вздохнула и уснула, успев подумать, что, наверное, когда сегодня живешь как хочешь, меньше беспокоишься о том, наступит ли утро завтрашнего дня.

В заботах о детях время бежало незаметно, так что Александра почти перестала его ощущать. Во всяком случае, возвращение Мешкова представлялось ей событием, которое произойдет еще очень не скоро. Дни шли за днями, недели за неделями, а Всеволод оставался фигурой, растворенной в тумане далекого будущего. Пока он не позвонил и не сообщил, что вылетает из Новосибирска.