Мария Воронова - Ухожу от тебя замуж

Александра бросилась готовить шарлотку. Вообще, больше всего папа любил к чаю самые пошлые пряники, желательно зачерствевшие, но бежать за ними в «Пятерочку» было невозможно. На улице страшный дождь, нельзя выносить под такой ребенка, а одного дома его тоже не оставишь.

Папа припарковался на улице, не стал заезжать во двор. Вообще чувствовалось, что ему не слишком приятно находиться в доме женщины, которая увела у дочери мужа, хоть теперь она и умерла и всякие счеты покончены. Александра вспомнила, как ей самой было неуютно здесь первое время, как невозможно пить из чужой чашки, смотреть в чужие зеркала… Дом словно выталкивал ее, как занозу, а потом ничего, привык. И она привыкла.

Витя стоял в манеже, выспавшийся, румяный, с улыбкой до ушей, и, увидев постороннего человека, энергично затряс погремушкой. Папа взглянул на него довольно холодно, и Александре сразу захотелось сказать, чтобы привыкал, потому что теперь это будет его внук.

– Симпатичный малыш, – произнес отец равнодушно. Он сел за стол, но к поданному угощению не притронулся. Даже чаю не пригубил.

Наступила неловкая пауза. Витя уже привык, что его постоянно держат на ручках, и не мог понять, как это – он проснулся и до сих пор в манеже? Нахмурился, несколько раз стукнул погремушкой по бортику, пролепетал что-то возмущенное, но не заплакал, а занялся своими делами.

– Надеюсь, ты позвала меня, чтобы я помог тебе развязаться с этой байдой? – спросил папа.

– А?

– Я готов говорить с Виктором.

– То есть?

– Ну скажу ему, что ты не обязана сидеть с его ублюдками. Пусть ищут няньку, как делают все нормальные люди в подобных ситуациях.

– Нет, папа, ни в коем случае! Я, наоборот, хочу снова выйти за Виктора замуж.

– Ты его простила? – изумился папа.

Ну вот опять, вздохнула Александра. Вечно это прощение, будто оно что-то меняет. Все равно ведь дело сделано, и исправить нельзя.

– Слушай, – продолжал папа, – ты у нас воспитывалась с прицелом на крепкую семью, любовь до гроба и все такое, так что, когда ты сказала, что помогаешь Виктору с детьми, я сразу стал подозревать, что эта крепкая семья снова тебя засосет. Что ж, ты взрослая женщина и можешь поступать как считаешь нужным. Мы примем этого козла обратно в семью и слова не скажем про его подвиги. Вы с ним снова полюбили друг друга – ради бога, женитесь! Ты готова к тому, что периодически будешь обнаруживать шлюх в своей постели – на здоровье, вперед! – Папа говорил все громче и громче и наконец встал и стал расхаживать по комнате. Витя смотрел на него с большим интересом. – Твой муж раскаялся, осознал, просветлился и завязал с изменами? Великолепно, ничего нельзя пожелать лучше! Совет да любовь! Так?

– Так.

– Хрен там, а не так! – рявкнул папа. – Если бы это было так, Витя не превратил бы тебя в прислугу! Он бы ни за что не позволил тебе войти в этот дом, куда раньше таскался украдкой от тебя! Когда любишь человека, ты его не оскорбляешь! Ты не заставляешь его жрать свое говно.

– Слушай, – вдруг решилась Александра, – а ты можешь сказать мне правду?

– Могу.

– Просто правду. Абстрагируйся от всего, от Вити, от моего замужества, вообще от всего, а просто скажи, как было. Клянусь тебе, я буду молчать, что бы ни услышала.

Папа отстранился и взглянул на нее с интересом.

– Мне это очень важно, чтобы принять правильное решение…

– Да хватит уже нагнетать!

– В общем, папа, Альбина Ростиславовна призналась мне, что у тебя тоже был роман.

– Так…

– Что ты вроде как хотел даже уйти из семьи, но потом одумался.

– Откуда она взяла такую чушь?

– Якобы мама ей жаловалась. Это правда?

– Нет, Сашенька, – папа улыбнулся, – тут я могу тебе с полной ответственностью сказать, что это наглое вранье. Мне не веришь, давай у мамы спросим.

– И ты никогда ей не изменял?

Папа покачал головой.

– И неужели никогда не хотел? – наседала Александра.

Отец вздохнул тяжело и тоскливо, нахмурился, покачал головой. Подойдя к манежику, взглянул на Витю с лаской, и когда убедился, что ребенок не боится, взял его, усадил к себе на коленку и стал покачивать. Малыш пришел в восторг, расхохотался так, что Александра даже чуть-чуть заревновала.

– Не разгуливай его.

Но куда там… «Ты тоже его полюбишь, – подумала она, – только что ж молчишь? Что ж не утверждаешь, что никогда не хотел изменять? Просто не та тема, которую дочь может обсуждать с отцом? Или не хочешь лгать?»

– Прости меня, Саша, я забыл, а вернее, не подумал, что когда человек узнает вкус подлости и предательства, он начинает видеть его везде, а хуже всего, что оно перестает ему казаться чем-то страшным.

– В смысле?

– Грех обесценивается, понимаешь? Не мы такие, жизнь такая. Раз мне изменили, значит, всем изменяют, на меня донос написали – пишут все и на всех, ну и так далее. Я полагал, что раз ты получила удар уже взрослым, состоявшимся человеком, то он не изменит твоего мировоззрения, но, видно, ошибался. Саша, ну вспомни, неужели у тебя хоть когда-нибудь, хоть на секунду возникали подозрения, что у нас с мамой что-то неладно?

– Нет. Но у меня и про Витю ничего такого не возникало.

Отец перестал качать ногой, но малыш уже сосредоточился на затейливых пуговицах его скандинавской кофты и усердно крутил одну из них. Александра вспомнила, где лежит рабочая коробка, чтобы сразу пришить пуговицу, если что. Запасных таких не найти.

– Об этом я тебе и говорю, – продолжал отец. – Везде теперь мерещится гниль и червоточина. Это нормально, доченька, но надо потихоньку выкарабкиваться из этой ямы.

Александра улыбнулась и пожала плечами. Папа прав, но разве она не оказалась у разбитого корыта именно потому, что видела в людях одно хорошее?

– Вот я и думаю, как тебе сказать, как достучаться, чтобы ты мне поверила по-настоящему, а не через силу, только потому, что я твой отец?

– Папа, я верю.

– Конкретно мне. А я хочу, чтобы в мужскую верность в целом.

Александра покачала головой. Витя, энергично сопя, дергал за пуговицу, которая никак не хотела отрываться. Все равно надо будет ее подкрепить, чтобы в дороге не отскочила, решила Александра и протянула ребенку любимую резиновую уточку. Витя бросил пуговицу и принялся сосать уткин хвост, а папа достал носовой платок и вытер ребенку слюнки. «Оглянуться не успеешь, как будешь считать его своим внуком, – улыбнулась про себя Александра, – и Гришу тоже. У тебя же не было сыновей, только дочь и внучка, а правнук далеко. Войдя, ты назвал детей ублюдками, но пройдет совсем немного времени, как вы с мамой станете просить, чтобы я вам внуков привезла».

– Саша, ты помнишь тетю Марксину? – вдруг спросил отец.

Она кивнула. Тетя Марксина, сестра папиной мамы, была уже очень немолода, когда родилась Александра. Она курила как паровоз, готовила как бог и страшно ругалась. Муж и дети у нее погибли в войну, а сама Марксина уцелела, хотя служила начальником санитарного поезда с первого дня до самой победы.