Мария Воронова - Ухожу от тебя замуж

Она жила одна, работала преподавателем на кафедре терапии медицинского института, всегда ходила в серых бесформенных сарафанах, нитяных чулках и с ободком-гребенкой в седых волосах. Мрачная, угрюмая старуха, но Александра ее обожала.

Помнится, она очень расстроилась, узнав, что ее хотели назвать в честь тетушки, но посчитали, что это будет выглядеть слишком уж верноподданническим, подхалимским, и не стали. А ей так нравилось – Марксина. Так романтично и необычно… Даже в голову не приходит, что это в честь Карла Маркса. Главное, с теткой всегда было интересно. Она умела так обращаться с детьми, что те чувствовали себя взрослыми и самостоятельными.

Александра улыбнулась, вспоминая, как пекла блины с тетей Марксиной, как та брала ее к себе на работу… Наверное, если бы тетя не умерла, когда внучатая племянница училась в начальной школе, Александра стала бы врачом. Но увы, к выпускному году детские впечатления забылись, а никто не напомнил.

– В общем, как-то я пришел к тете Марксине, – продолжал папа. – Время было тогда уже не голодное, но и не сказать, чтобы изобильное. Тем не менее она приготовила для любимого племянника голубцы. Ты же помнишь голубцы тети Марксины?

– О да!

– Но я, малолетний гурман, потребовал их еще поджарить. Мол, так будет еще вкуснее. Тогда тетя посмотрела на меня, села напротив и сказала, что настало время мне раз и навсегда определить свое отношение к жизни. Всегда есть что-то лучше. Как бы ни было вкусно, всегда есть еще вкуснее. Еще слаще, еще теплее, еще красивее. И можно превратить свою жизнь в погоню за этим «еще» и в поисках наслаждения никогда не узнать счастья, а можно просто радоваться тому, что есть. Можно всю жизнь искать снаружи, а можно за секунду найти у себя внутри. Сказав это, тетя Марксина пожарила мне голубцы.

Папа растроганно улыбнулся и приобнял Витю.

– Так что я никогда не изменял твоей маме. И надеюсь, что я не один такой.

– Я так и думала. Господи, пап, зачем только ты заставил Виктора на мне жениться?

– Прости?

– Ну ты же ходил к Стрельниковым и угрожал, что если Виктор на мне не женится, то загремит в армию.

– Та-ак! – удивился папа. – А это что еще за сенсационное разоблачение?

– Альбина мне сказала, что ты поставил ультиматум: или Витя женится на мне, или никакого института ему не видать.

– А ты поверила?

– А как мне было не поверить, если он сначала бросил меня, а потом вдруг вернулся? Все логично укладывалось в эту версию.

– Слушай, раз уж у нас с тобой откровенный разговор, признаюсь, что действительно ходил к ним. Но ты была просто никакая, умирала у нас с мамой на глазах, так что мне было делать? А вдруг ты была беременна? Я знал, что ты скорее руки на себя наложишь, чем признаешься нам. Ну вот я и поперся в ту семейку, но я не угрожал и не шантажировал, клянусь тебе! Я сказал, что пришел с миром, как взрослый человек к взрослым людям. У детей отношения, и не надо относиться к этому легкомысленно только потому, что они дети. Наоборот, для семьи лучше, когда люди вместе с юности. Ну, все такое.

– Ты хочешь сказать, что не пугал их армией и крахом карьеры?

– Да что я, сумасшедший? Просто доброе отеческое увещевание. Это сейчас принято, что люди должны самостоятельно разбираться, а в наше время была иная идеология. Отношения заходят в тупик, но появляется добрый и мудрый старик Парткомыч, который все разруливает не хуже семейного психотерапевта.

Александра вздохнула. Тяжело ей было принять, что Виктор женился на ней из страха. Но из страха перед страхом? О нет, тут уж простите!

Как можно было принять за угрозу обычный человеческий порыв, беспокойство отца? Испугаться опасности, которой не было, и потом всю жизнь ненавидеть человека за собственную трусость и наконец отомстить подло и мелко, пороча в глазах собственной дочери?

Как она теперь вернется в эту семейку, зная, что они лгут как дышат? Как будет целовать Виктора перед уходом на работу, зная, что вскоре эти ласковые губы присосутся к какой-нибудь бабе? Как станет улыбаться Альбине, которая нагло говорит про отца лживые гадости?

– Поехали домой, – вдруг сказал папа. – Дождемся Витьку, или кто там первый придет из их кодлы, сдадим детей, и я тебя отвезу к тебе или к нам с мамой, если хочешь.

Она покачала головой:

– Нет, пап, я останусь.

– Да зачем, дочка? Все равно пора завязывать с этой благотворительностью, так почему бы не сегодня?

– Пап, тут столько вранья мы с тобой перелопатили, что больше невозможно. Так что говорю, как есть: я люблю этих детей и буду с ними во что бы то ни стало.

Отец только руками развел.

Несколько дней ничего не происходило. Стрельников сидел у себя в кабинете и непонятно чем там занимался. Лариса Васильевна, выйдя по графику на дежурство, выглядела спокойно и безмятежно, непохоже было, что кто-то заводил с ней речь о пенсии. Соня предупредила ее, что Стрельников бесится и строит козни, но разговор с главврачом передавать не стала, чтобы не тревожить старушку лишний раз.

К счастью, это дежурство прошло тихо, наверное, первый раз за всю практику Ларисы Васильевны. Несколько панарициев и почечных колик, конечно, не дали ей отдохнуть, но не произошло ничего такого, что позволило бы Стрельникову снова обвинить ее в некомпетентности.

На утренних конференциях главврач с начмедом были с Соней вполне любезны, но она понимала, что возмездие обязательно настигнет. Ни один здравомыслящий руководитель не проглотит просто так строптивость подчиненного.

На всякий случай она подбила всю документацию, чтобы у администрации не было оснований даже для мелких упреков, и сделала заверенную копию истории болезни злополучного пациента, понимая, что Стрельников может ее втихаря переписать.

В четверг ей позвонила секретарь и сказала, что завтра в три у главного врача состоится заседание комиссии по этике, на котором Соню очень ждут.

Надо же, комиссия по этике! По этике! Будто мы в Древней Греции, а не в занюханной пригородной больничке.

Соня представила себе главного врача в развевающихся старинных одеждах, с лирой и лавровым венком на голове, но это не помогло. Она боялась. Знала, что не сдаст своих позиций и не предаст Ларису Васильевну, но очень боялась, что придется возражать, вслух говорить людям, что они не правы.

Комиссия по этике составилась из тех же действующих лиц – главврача, бессловесного начмеда и Стрельникова. В углу кабинета Соня увидела Ларису Васильевну и разволновалась: силы явно не равны. Впрочем, старушка держалась спокойно, улыбалась и подмигнула Соне. Грозно сдвинув брови, главврач начал заседание и только произнес «вопиющий случай», как дверь отворилась и на пороге показался Ивлиев.