Пьеретт Флетьо - Несовершенные любовники

Я говорил и говорил без умолку, чтобы не дать приблизиться к нам призраку Анны, которая, казалось, бродила вокруг нас. И я старался ей помешать подобраться к сидевшему напротив меня Клоду Бланкару, зная, как подбиралась она к незнакомым парням, вся такая воздушная, недостижимая и отсутствующая, и как искала в них точку опоры, за которую мог зацепиться ее мир грез и терзаний, но даже когда ей это удавалось, она оставалась такой же воздушной, недостижимой и отсутствующей, — настолько воздушной, что легко отделялась от людей, и никто не пытался ее удержать. По-видимому, это просто было в ее природе — скользить по жизни рядом с вами, пока не наступал день, когда она взмывала ввысь, чтобы парить без руля и ветрил до тех пор, пока другой парень не подцепит ее на час или месяц. Нам с близнецами Анна казалась естественной — ни доброй, ни злой, шелковой, словно шарф, который ты с удовольствием носишь и о котором легко забываешь, но сама она хотела жить, ей хотелось сбросить с себя воздушную прозрачность, и я это сразу почувствовал. Мне удалось быстро раскусить ее, я же дока по части тайн, мне нравится проникать в души, я доволен, когда люди открывают свои сердца и открываются миру Анна хотела жить, но не смогла воспользоваться обстоятельствами. На меня вновь накатило апноэ.

— Слушай, — опять неожиданно перескочил на другую тему Клод Бланкар, — знаешь, ведь это был не я.

— Ты о чем?

— Да о близнецах. Это всё они, они хотели во что бы то ни стало показаться мне без шмоток, ну помнишь, в школьном лабиринте. Не знаю почему.

— Забудь, — обронил я.

— Ты не злишься?

— Столько воды утекло, старина!

— Да, забавно. Знаешь что?

— Ну?

— Моя подружка — близняшка, то есть я хочу сказать, что у нее есть сестра-близняшка.

Судя по его заблестевшим глазам, он не закончил еще откровенничать.

— Забавно то, что они не настоящие близнецы. Не однояйцевые, понимаешь? Это довольно редко встречается. Одна — брюнетка, другая — блондинка, моя — брюнетка.

Я чуть не упал под стол со смеху. «Однояйцевые», он произнес это слово очень быстро, стараясь никоим образом не выделять его, не поднимать над частоколом других слов в своей фразе, показать, насколько свободно он чувствует себя в новом мире, где обитают девушки, отмеченные подобной печатью судьбы, однако, несмотря на его потуги, это слово вырвалось на волю, — было очевидно, что он ослеплен его звучанием, с таким же очарованием он мог бы назвать этих девушек «принцессами».

И спустя минуту, прощаясь, он добавил:

— Вот так совпадение, правда?

Произойди эта встреча в прошлом году, я с важным видом невзначай обронил бы с коварностью змеи: «Не думаю, что это совпадение». Но сейчас я подумал: «Ступай с миром, Клод Бланкар, пока близнецы не проглотили тебя с потрохами. Ты просто узрел их на мгновение обнаженными, всего лишь раз, когда был несмышленым мальчишкой, они не обожгли тебе глаза, не превратили в безмолвную статую, тебе несказанно повезло, ступай с миром и будь счастлив с твоей поддельной близняшкой. Я принимал тебя за злого мальчишку, а ты был просто невинным ребенком, и как мне хотелось бы быть на твоем месте».

— Да здравствует спорт! — сказал я Полю, когда он вернулся за наш столик. — Да здравствует спорт!

Я не рассказал ему, о чем мы болтали с Клодом Бланкаром. Истории с близнецами и близняшками выходят за рамки наших отношений, я оставляю их для наших с вами будущих сеансов, мой господин психоаналитик. Разве не вы меня учили, что «человек не обязан говорить обо всем личном» или, к примеру, «чтобы оставаться друзьями, необязательно быть откровенными»?

— Ну что? — поинтересовался Поль, кивнув в сторону Клода Бланкара, выходившего из кафе со своими дружками.

— Ничего, — отозвался я.

Самое главное — у меня есть Поль, мой лучший друг.

Поль всегда был рядом, он был частью меня, нашего городка с его стенами, улицами и переулками, и в то же время он никогда не входил в ту частичку меня, где бродили, сталкиваясь друг с другом, Лео с Камиллой, Анна и все те, кого они привлекли за собой. Он, конечно, был в курсе, но всегда оставался вне этого круга, так уж повелось.

Каждый вечер мы возвращались из школы вместе. Мы были однолетками, он — чуть ниже меня, я — чуть выше его, он не был особо разговорчивым, я — тоже, ему очень нравился футбол, мне — не слишком. На всех школьных фотографиях мы всегда рядом. Когда я приезжаю сюда, в Бурнёф, на каникулы, то в первый же день отправляюсь к нему, либо на квартиру его сестры в городе, либо на ферму его родителей. Видео-игры, CD, DVD — он получал почти все, что хотел, я же почти ничего. У каждого из нас был мобильник, но мы обычно не звонили друг другу. Не знаю как, почему, мы стали друзьями. Я частенько витаю в облаках, и меня можно назвать, скорее, разболтанным, чем собранным парнем, а Поль всегда прочно стоит на ногах. Он широк в плечах и очень мускулист. У меня вообще-то тоже есть бицепсы, но не столь заметные, как у него. Когда он шагает по улице, то идет вразвалочку, степенно покачиваясь из стороны в сторону, словно несет на плечах невидимый груз, который при каждом шаге тянет его вниз, а я в эту минуту уже успеваю споткнуться о бордюр или набить себе шишку, потому что слишком поздно замечаю препятствие на своем пути. Я все это рассказываю, чтобы точнее объяснить природу нашей дружбы. Когда мы шли по улице, то постоянно боками задевали друг на друга, что меня нисколько не нервировало, хотя с любым другим человеком я этого не вытерпел бы. Мы, каждый по-своему, были неуравновешенными, но прекрасно уравновешивали друг друга, вот и все.

Изо дня в день, иногда целыми часами, я шагал с Полем бок о бок, и так длилось на протяжении многих лет в этом суть наших отношений. Мы исходили наш город вдоль и поперек, мы шли в школу, из школы, провожали друг друга до дома, двигались прямо, делали крюк, направлялись к какой-нибудь цели или бродили бесцельно, чтобы просто шагать вместе. Еще маленьким Поль всегда выносил на улицу футбольный мяч, и я прекрасно играл с его мячом, меня никогда не выводило из себя его бесконечное постукивание — топ-топ, — которое, однако, по-своему раздражало Поля. Но мне легко удавалось уловить его раздражение или словить чертов мяч, когда он выскальзывал у него из рук. Мы звали его пузырь, затем пуз и давали детские клятвы, положив руки на мяч и приговаривая: «пуз-пуз-пуз, я клянусь». Позже, когда мы подросли, мяч исчез, а «пуз» остался — пароль нашей дружбы. В старших классах мы часто гуляли за городом, в лесах Пьер-Леве или Куртиль, бродили по дороге на Пюи или по Галльской тропе, и еще по дорожке, что тянулась вдоль реки. Мы с Полем были в одной упряжке — и этим все сказано.

Может, именно так все обстояло и у Лео с Камиллой. Меня часто посещай мысль, что в их отношениях не было ничего особенного по сравнению с нашей с Полем дружбой — просто привычка, растянувшаяся на долгие годы. Мне также временами казалось, что их упряжка была еще банальнее, чем та, которую образовывали мы с Полем, поскольку у них и выбора-то не было: упряжка ждала их уже с самого рождения, нам же с Полем пришлось в один судьбоносный день сделать свой выбор.