Мег Вулицер - Исключительные

— Проверь, на месте ли твои туалетные принадлежности, — сказала Лоис, и Жюль, шокированная этим выражением, сделала вид, что не расслышала.

— Думаю, у Жюль все на месте, — сказала Эш. — Мы тут ничего не оставили.

— Жюль ? — переспросила Эллен, глядя на сестру. — Почему она тебя так называет?

— Все меня так называют.

— Ничего подобного. Никто не называет. Боже, да ты вся искусана, — сказала Эллен, взяв руку Жюль и повернув ее для обследования. — Как ты это выдержала?

— Даже не заметила, — возразила Жюль, хотя заметила, но не придала этому значения. Комары летали туда-сюда сквозь дырку в ее сетке, случайно образовавшуюся в форме свастики, пока она спала.

Теперь Жюль с матерью и сестрой потащили ее пожитки к машине, но перед ними внезапно предстал Итан, ухвативший с одной стороны ее чемодан.

— Я Итан Фигмен. Тот самый парень, с которым ваша дочь ходила на анимацию, миссис Хэндлер, — некстати ляпнул он.

— Это правда? — спросила Лоис Хэндлер.

— Истинная правда. Я отвечал на любой неотложный вопрос об анимации, какой возникал у Жюль летом. К примеру, она могла спросить: «Разве не „Пароходик Вилли“ был первым звуковым мультфильмом, Итан?» А я говорил: «Нет, Жюль, но это был один из первых мультфильмов с синхронизированным звуком. Кроме того, тогда мир впервые мельком увидел Микки Мауса». В общем, суть в том, что я был всегда к ее услугам. Вы воспитали замечательную девушку.

— Заткнись, — шепнула ему Жюль, когда они стояли у машины. — Такое несешь, как из задницы. Зачем ты это делаешь? Разговариваешь словно псих какой-то.

— А что ты хочешь, чтобы я сказал? — шепнул он в ответ. — «Я не раз целовал вашу дочь и пытался пощупать ее чуть повыше, миссис Хэндлер, только вот ей это не нравилось, хотя и она от меня без ума? Так что мы пробовали, пробовали, но так ничего и не вышло»?

— Тебе вообще незачем разговаривать с моей матерью, — отрезала она. — Неважно, понравишься ты ей или нет.

Он пристально посмотрел на нее.

— Важно.

Лицо у Итана было раскрасневшимся и выразительным; к нему обращались со всех сторон, как в первый день лагеря, когда на нем была широкополая шляпа из денима, которую он больше не надевал.

— Ты похож на медвежонка Паддингтона, — сказала ему однажды Жюль насчет этой шляпы.

— А это плохо? — спросил он.

— Да нет, не плохо , — неуверенно ответила она.

— Тебе не нравится шляпа?

— Я ее не люблю, — уточнила она. В его жизни она навсегда останется единственной, кто говорит ему правду, даже когда другие врут. В шляпе он выглядел еще хуже, чем обычно, а ей хотелось, чтобы он смотрелся мало-мальски достойно.

— Раз не любишь, больше никогда не буду ее носить, — сказал он. — Она уже исчезла . Умерла для меня.

— Нет, нет, носи , — жалобно воскликнула Жюль. — Не мне решать, что тебе носить, а что — нет.

Но шляпа больше ни разу не появилась, хотя до их знакомства он ею очень дорожил. Критические замечания о том, как он одевается, казались неуместными, и она жалела, что вообще что-то сказала, поскольку такие суждения предполагали, будто она на него претендует, и нечестно было оценивать его гардероб, когда сам он физически ее не привлекает. Итан Фигмен не виноват был в том, что он толстый, сутулый, лобастый мальчик; таким он останется на всю жизнь, и, может быть, однажды, думала она, его полюбит такая же девушка, и они объединят силы как два наивных безумца, сидящие в кровати с ручками, карандашами и пухлыми блокнотами и с душком изо рта. Но эта девушка — не она.

Жюль уже попрощалась с Эш, Кэти и милым красавцем Джоной Бэем с его гитарой.

— Жюль, — сказал он, беря ее за руки, — как здорово, что ты сюда приехала. Ты действительно классная. До скорого, ага?

Он обнял ее, этот загадочный парень, на которого ей нравилось смотреть, но о котором она никогда не мечтала.

— Продолжай играть на гитаре, — сказала она невпопад. — Ты такой хороший.

Их дружба была спокойной и неглубокой. Легкой . Легкая, бесхитростная дружба с парнем — это замечательно.

— До встречи, Жюль, — сказала Кэти, когда они прощались.

— Ты здесь преуспела, — добавила она, а затем посмотрела мимо Жюль туда, где из длинной черной машины выбирались ее высокие, светловолосые, статные родители.

— Мне пора, — сказала она, быстро обняв Жюль, и та ощутила, как к ней прильнули, а потом отпрянули груди Кэти, побежавшей навстречу матери с отцом, которые уже махали ей руками.

Гудмен Вулф, к которому Жюль все лето оставалась безмолвно и стоически привязанной, не разыскивал ее, чтобы хотя бы коротко попрощаться, и она тоже не стала его разыскивать. Но теперь ей захотелось увидеть его еще раз, и она старалась найти его среди публики, которая стояла на лужайке или волокла сумки к машинам на стоянке. Куда бы она ни глянула, всюду видела массу плачущих и обнимающихся людей; казалась, все они пережили одно и то же потрясение. В толпе бродили Вундерлихи, всем желая упорного труда и удачного года и заверяя, что следующим летом все опять соберутся вместе.

Жюль стояла и смотрела по сторонам. Она разглядела Гудмена Вулфа за оконной сеткой в столовой, в темной уже и закрытой комнате. Почему он там сейчас, когда все остальные здесь?

— Я на минутку, — сказала Жюль сестре.

— Я не буду дальше загружать машину без тебя, Джули , — заявила Эллен. — Я тебе не долбаная служанка.

— Знаю, Эллен . Мне надо кое с кем повидаться. Сейчас вернусь.

— Я вообще не хотела сегодня ехать, — негромко, словно сама себе, добавила Эллен. — Мама заставила. Она подумало, что это будет мило .

Жюль развернулась и пошла в столовую. Запахи, оставшиеся после завтрака, уже почти улетучились, и теперь их тут не будет целый год. Пока что она могла различить яичную примесь и какую-то органическую моющую жидкость; но все это было приглушенным и печальным, рассеивалось быстро, как дымный след от самолета в небе, а печальнее всего было видеть, как Гудмен Вулф сидит за столом у окна, сложив руки, прислонив голову к сетке, словно в глубокой, угрюмой задумчивости. Когда Жюль вошла, он поднял глаза.

— Хэндлер, — сказал он. — Ты что тут делаешь?

— Все уезжают. Я увидела тебя, и стало интересно, почему ты здесь сидишь.

— Ну ты же знаешь, — ответил он.

— Нет, — возразила она. — Правда не знаю.

Брат Эш вскинул голову.

— Я каждое лето через это прохожу, — сказал он. — Сегодня особенно тяжело.

— Мне как-то думалось, ты будешь выше этого, — честно сказала она.

— Что ты думаешь и как оно на самом деле — вещи совершенно разные, — ответил Гудмен.

— Наверное, — сказала Жюль, не совсем понимая, с чем она соглашается.

Тело Гудмена сузилось и вытянулось с начала лета, ноги уже не помещались в огромные сандалии. Он выплескивался из любого окружения, в какое попадал. Если бы он тогда встал и подошел к ней, взял за плечи и резко повалил на стол возле маленькой металлической стойки с бутылкой соевого соуса и солонкой со слоем рисовых зернышек сверху, она бы сделала с ним что угодно, сделала бы это среди бела дня, когда снаружи со всех сторон стоят обитатели лагеря, а некоторые даже заглядывают внутрь. Как только Гудмен уложил бы ее на этот стол, она взялась бы за дело, двигаясь, как одна из тех сексуальных фигурок в Фигляндии точно зная, что надо делать, поскольку по иронии судьбы как раз Итан Фигмен ее научил — и мультиками своими, и ласками-поцелуями, которые они безуспешно воплощали в жизнь.