Ференц Мора - Дочь четырех отцов

— День добрый, дети мои! Вы что же, так со мной и не поздороваетесь?

— Папочка священник! — воскликнула Андялка и тут же оказалась у него на шее, как за минуту перед тем — у меня.

Ну конечно, никакой это не чужой поп, а Фидель, немного похудевший и обросший и, что самое непривычное, немного более серьезный, чем всегда.

— Приветствую, что нового дома? — мне он протянул руку с прохладцей.

Не иначе как что-то видел. Не беда, примирится, во всяком случае, когда окажется в алом облачении перед алтарем, а мы — перед ним на коленях. Ибо я заранее оговорю, что венчание должно происходить перед алтарем Девы Марии.

— Что нового? Да ничего, дорогой хозяин, вот разве звонарь что-то на хвосте принес.

Я сказал так, потому что увидел, что звонарь, задыхаясь, несется к церкви с заступом на плече. Уж не появились ли здесь опять «камменисты»?

Однако он прямо от двери огорошил нас еще более интересной новостью.

— Господин председатель, там — гусар!

— Какой-такой гусар? — поп вытаращил глаза, не забыв, однако, убрать руку с Андялкиного плеча. (Ибо умный священник заботится о приличиях в первую очередь перед собственным звонарем.)

Я же ни о чем не спрашивал, поскольку в моей практике такие «гусары» встречались уже неоднократно. Сколько бы захоронений ни раскапывали в Алфельде, для мужиков всякий всадник был «гусаром». Напрасно я втолковывал, что эти витязи служили еще нашему праотцу Арпаду, они всегда отвечали: ну и что с того, пращуру Арпаду небось тоже не пехотинцы какие-нибудь служили, а самые что ни на есть гусары. Сам-то он тоже был гусарский капитан, вот только каждый палец у него был с нынешнего гусарского капитана.

— Что ж, пойдем, — я собрал свои бумаги, — проведаем вашего гусара.

Фидель предпочитал сначала ополоснуть горло (не колодезной водой, разумеется), но я уже заупрямился и решил не уступать.

— Да ты, как я погляжу, здорово переменился в мое отсутствие, — заметил поп не без яда. — Не бойся, никуда твой гусар не убежит, пока мы промочим горло.

— Это точно, — вмешался звонарь, — гусар-то покамест под землей, лошадь только откопали. Но бляшек на ней! — и все золотые, полная кубышка Святого Петра [141] В католических храмах, как правило, имелась специальная копилка, в которую собирали пожертвования, предназначенные для папы римского. Ее название всегда связывалось с именем Св. Петра. наберется. Командир какой-то гусарский, не иначе.

Тут уж и поп сдался. Гусара, который украшает лошадь золотом, по нынешним временам никак нельзя заставлять ждать.

По дороге звонарь поведал нам, как они напали на след. А так, что нравы аристократические ничуть не лучше демократических. Ворованную кукурузу они жарили — точно так же, как Марта Петух и компания. Правда, звонарь и почтальон все же соблюдали некоторый декорум, а потому развели костер в одной из незасыпанных ям. Расселись вокруг костра на корточках и вдруг видят — что-то в земле блестит. Оказалось — золотая брошка: видно, ливень ночью смыл с нее землю. Поскребли ножиком — выкатилась еще одна. Копнули и видят: кости какие-то белеют, взялись за лопаты, разрыли поглубже, а там — лошадиный труп в полной упряжке.

Когда мы добрались до места, человеческий скелет уже был извлечен на свет божий и лежал на склоне холма. Четверо деревенских парней счищали с него землю, а целая толпа женщин и детей молча наблюдала за ними сверху, стоя на куче свежевырытой земли.

— А вам чего здесь надо? — спросил я парней. — Кто вас сюда звал?

— Никто нас, барин, сюды не звал, — вскинулся один из парней, — мы — девского барона издольщики, туды и шли, а тут видим — окопы, ну и подошли поглядеть, мы ить ничего такого с самого Добердо не видали, чтоб тому сдохнуть, кому энти окопы по душе. А уж как нам сказали добрые люди, какое их тутошнее занятие, тут мы и порешили нынче здесь остаться да пособить им откопать старую гусарскую братию.

— А нашли покамест одного пехотинца, — сказал другой, — это, должно, чешский трубач будет, у него и посейчас рот открытый, словно в дудку дудит.

Тут парень скорее всего ошибся. Не насчет дудки, а насчет чеха. В ногах у скелета лежал глиняный кувшин с волнистым орнаментом, археологи считают такой орнамент славянским. На височных костях — разомкнутые бронзовые кольца, когда-то они стягивали непокорные пряди — еще одно доказательство в пользу того, что перед нами раб какого-то лысого венгерского господина. (Разумеется, я ни в коем случае не хочу сказать, что всякий плешивый восходит по прямой линии к Арпаду.)

Что же касается лошади, то по ней сразу было видно, что она носила знатного господина. Ноги у нее были подтянуты к животу, во рту — уздечка, отделанная слоновой костью, стремена — с серебряной инкрустацией, на ребрах — золотые бляшки, должно быть украшавшие сгнившую сбрую, поводья — с наконечниками из чистого золота.

Дядюшка Габор, с заступом на плече несший вахту возле останков драгоценного жеребца, извлек из-за пазухи спичечный коробок.

— Тут вот ишшо кое-что!

В коробке лежало пять жемчужин — должно быть, когда-то они были вплетены в конскую гриву.

— Одну я раскусил, — признался почтальон, — ни запаху, ни вкусу.

Я оглянулся в поисках попа, чтобы показать ему жемчуг, но тут выяснилось, что он забрался в одну из ям и, засучив рукава, копает там своим перочинным ножичком.

— Самого господина я не трону, — сказал он, — оставлю тебе; мне бы какого-нибудь епископа найти.

Известное дело — археологическая лихорадка — болезнь крайне липучая, но для жизни не опасна и проходит обычно за пару часов. Особенно когда вместо шкатулки с сокровищами находишь ручку от бидона.

Что же до знатного господина, то ему придется еще немного полежать в земле, мне сейчас не до него. Уже конец июля, через десять дней я должен закончить роман и отправить его издателю, кроме того, мне необходимо попасть в город и купить Андялке обручальное кольцо, которое я надену ей на палец в тот вечер, когда груз романа падет наконец с моих плеч. Другими словами, мне не до археологии, но такую находку, как эта, нельзя доверить ни самому замечательному звонарю, ни самому замечательному почтальону. Однако для того я и держу при себе фамулуса, моего Рудольфа, чтобы он в нужный момент приходил мне на помощь; у него хороший глаз, ловкие руки, он понятлив, умеет быть добросовестным, если конъюнктура ему благоприятствует, из него мог бы выйти член-корреспондент, тем более что стиль у него и так вполне академический.

Не сходя с места, я составил лакею телеграмму, в которой наказывал немедленно сесть в телегу и ехать сюда, да задержаться перед парфюмерной лавкой и купить флакон «Сирени» (для Андялки) и флакон розовой воды. (Да-да, для себя, я так долго обходился без парфюмерии, что могу наконец позволить себе надушить носовой платок.)