Валерий Хайрюзов - Приют для списанных пилотов [Повести и рассказы]

С этого момента радикальные демократы, как они сами выразились, вышли против спикера на тропу войны.

Народ, от имени которого начинались и заканчивались речи и проводились реформы, реагировал на происходящее своеобразно. После съезда приезжаю домой в Иркутск, захожу в аэропорт к летчикам, мне говорят:

— Когда вы скинете этого Гайдара? Мочи нет.

— А зачем снимать? Вы же сами говорили — умный.

— Видали мы таких. Посмотри, сколько заплатили, — и суют под нос квиток. Там пятнадцать тысяч. — Скажи, можно на них прожить пятерым? Колбаса две тысячи, за садик пять тысяч, квартира, гараж, телефон. Начальство, вон, себе по триста тысяч отвалило. Нет, мужики, вы его убирайте. Они там всю страну по миру пустят.

— Ну а сами почему молчите-то? Чего на дядю надеетесь?

— А че, мы люди маленькие. Мы ничего не можем. Это вы там его выбрали, вы и должны разобраться.

Перед отъездом в Москву встретились вновь. Спрашиваю:

— Значит, ваш наказ — снимать Гайдара?

Смотрю, глаза в сторону, вроде бы как и не слышат вопроса.

— А нам хоть Гайдар, хоть Буш. Лишь бы нас не трогали. Вы там меж собой деретесь, а народ страдает.

— Стоп! — воскликнул я. — У меня к вам одна просьба. Покажите квиток за последний месяц.

Неохотно, но показали. Зарплата за последний месяц оказалась двести тысяч. Ну, что на это скажешь? Перед тем как попрощаться, все же поинтересовался:

— Откуда деньги нашли? Небось, опять цены на билеты поднимете?

Выяснилось, да, цены на билеты поднимут, а вот социальные программы урежут и, что насторожило особенно, сократили амортизационные отчисления. Все бросили на зарплату. Что, летчики хуже троллейбусников или паровозников?

— Так дело пойдет, самолеты в воздухе разваливаться начнут, — пошутил я. — Технику обновлять надо.

Лучше бы я не шутил. Через год в авиакатастрофе под Иркутском погибнет более сотни моих земляков и друзей. Учителя, милиционеры, бизнесмены — те, кто молился на Ельцина и кто отвергал его с порога. Судьба всех взявших билеты на этот рейс оказалась одинаково трагической. Еще не придуманы самолеты отдельно для сторонников и противников реформ. Страна наша иногда напоминает поизносившийся самолет, в кабину которого лезут порулить все кому не лень.

«Технику не только обновлять, но и следить за ней надо, хотя бы ради собственного самосохранения», — начали после этого случая говорить авиационные начальники.

«Господи, когда мы прекратим жить задним умом? Неужели нужны катастрофы, чтобы понять это».

— Если будешь голосовать не так, мы тебя к стенке первого, — провожая в Москву, все же наказали мне поклонники реформ. — Не то как выдвинули, так и задвинем. Ты против народа идешь, а народ за Ельцина.

— Хорошо, давайте вернемся к этому разговору через годик, — отвечал я. — Время рассудит. Дураков-то все меньше становится.

Я долго не мог объяснить себе, что же происходит, почему даже те, с кем когда-то мерз, делил кусок хлеба, вдруг начинали вести себя так, будто я для них главный враг.

Часто я вспоминал Фильшина. Он собрал нас перед съездом поучить уму-разуму. Это он в пылу спора бросил фразу: «Порядочный человек нынче не нужен, более того — опасен». Тогда мне показалось — оговорился человек. А потом понял: реформаторам хотелось, чтобы все смирились с этим. Порядочные люди путают им карты.

Я знал, что все равно должно наступить прозрение, вопрос — когда? И вот когда, казалось, все начали понимать и прозревать, президент нанес упреждающий удар.

За последующие дни вокруг Белого дома побывало, казалось, полстраны. Шли, ехали, везли продукты и деньги. На несколько дней Белый дом стал как бы главным храмом страны, путь к которому знал каждый: от метро «Баррикадная», по Дружниковскому переулку, прямо на площадь под балкон.

Журналисты пересчитывали депутатов, гадали, наберется кворум или съезд умрет естественной смертью. Умереть — помогали, во все регионы ушли секретные циркуляры: депутатам не продавать билетов, снимать с самолетов и поездов. Не помогло — собрались, и съезд начался.

И тогда Ельцин показал депутатам пряник — издал указ, пообещав социальные льготы и гарантии тем, кто добровольно сложит свои полномочия. Такие нашлись. Ушли со съезда, взяв подачку. Но большинство осталось, и съезд продолжил работу. Тогда в ход был пущен кнут: здание оцепила милиция, отключили свет и воду. И тут обнаружилось, что в самом Доме работала «пятая колонна», была вывезена солярка для движка автономной подачи электроэнергии, выведены из строя почти все радиостанции. Но чем безнадежнее ситуация, тем изворотливее русский человек. Умельцы-радиолюбители приспособили под радиопередатчик телевизор. Но вскоре Геннадий Саенко пронес в Белый дом коротковолновую армейскую радиостанцию и жить стало повеселее, появилась хоть и ненадежная, но все же связь с миром. Несмотря на стрельбу по колесам, машины с соляркой прорывались к Белому дому, а затем, когда все подъезды перекрыли рядами поливочных машин, топливо приносили ночью ведрами. От ближайших домов была протянута переноска, и у единственного работающего телевизора по вечерам собирался народ послушать новости Александра Невзорова. Все остальное время с экрана выплескивалась ложь, говорили, что в Доме засели отпетые бандиты, и люди смеялись. Интересная штука — телевизор: можешь дразнить, лгать, обзывать и чувствовать себя безнаказанным.

Наверное, реакция на происходящее была бы иной, если бы люди узнали, что днем к Белому дому по просьбе Александра Соколова приехал из Подмосковья фермер, привез для «бандитов» полторы тысячи кур. Светлана Горячева сообщила об этом митингу и, улыбаясь, добавила: «Иду щипать кур». Люди ответили ей бурными аплодисментами. Но щипать не пришлось. ОМОН перекрыл единственный путь, соединяющий Дом с городом, и женщины-депутаты бросились на прорыв, чтобы провести народ к Белому дому. Их толкали, оттесняли щитами, били, рвали одежду. Но они шли и разрывали цепи. «Это наш отряд женского ОМОНа», — шутливо назвал их Хасбулатов. Солдаты дивизии Дзержинского после общения с депутатами начинали понимать: их подставляют, заставляют участвовать в грязном деле. Бить своих матерей они не хотели. На лицах ребят не было злобы, были усталость, недоумение. Почему, зачем они здесь стоят?

Зная, что в дивизии Дзержинского служит сын Зои Ойкиной, которая находилась в Доме, депутат Ахметзянов написал такие слова: