Макс Фрай - Большая телега [litres]

– Ну, слава богу, – выдохнула Васька. – Выходит, не зря все-таки тебя сюда тащила.

– Уже в тот момент, как солнце вылезло, стало ясно, что не зря, – улыбнулся я.

– И все равно здорово, что открыто! – заключила Васька, подпрыгнула от избытка чувств и побежала вперед.

А я снова взялся за камеру, хоть и понимал, что иллюстраторов альбомов мне нипочем не переплюнуть. Но удержаться было невозможно.

Пока я принимал изысканные позы и щелкал кнопкой, Васька успела исследовать замковый двор и вернулась ко мне счастливая, как охотничья собака, с информацией вместо кролика в зубах.

– Там в одном окне пес и кот! – выпалила она. – А в другом рыба. А внизу ангел. Все деревянные. Это, по-моему, сувенирная лавка. И она почему-то работает. Хотя, по идее, не должна бы.

– Почему не должна? – рассеянно спросил я.

– Ну как – почему? Замок же закрыт. Ни экскурсий, ни туристов. Только психи-одиночки вроде нас. Какой смысл лавку открывать?

– Если с каждой электричкой приезжают хотя бы два таких психа, лезут сюда, удивляются, что лавка открыта, и на радостях покупают какую-нибудь ерунду, то смысл очень даже есть, – сказал я. – Пошли, поглядим, что там. Может, подарю тебе куклу. А то ты в последнее время как-то подозрительно хорошо себя ведешь.

У деревянного ангела, охранявшего вход, было такое лицо, словно он изо всех сил сдерживал смех.

За дверью обнаружилось небольшое помещение, до краев заполненное разноцветными деревянными рыбами, птицами, котами и прочим зверьем. На полках громоздились пирамиды ярких керамических кружек и мисок, на вешалках болтались пестрые футболки, а на полу вперемешку толпились толстые веселые ангелы и игрушечные паровозы немыслимой окраски. В углу, отгороженном от зала стойкой, заваленной грудами деревянных поделок, на низком табурете сидел человек с кудрявой седой шевелюрой и сосредоточено резал ложку из светлой древесины.

– Вы, конечно, бельгийцы, – сказал он по-французски, не отрываясь от работы.

Мы изумленно переглянулись. Почему именно бельгийцы?

– Нет, месье, – наконец пискнула Васька.

– Значит, финны, – безапелляционно заявил он и тут же перешел на финский.

Мы ошеломленно молчали, а мастер резал ложку и что-то рассказывал – неспешно, обстоятельно. Речь его лилась, как густой молочный коктейль моего детства, за четырнадцать копеек, из отдела «Соки-воды», теперь таких не делают, Васька его не застала и уже вряд ли когда-нибудь попробует. Рецепт божественного напитка утрачен навек, тетя Галя из соседнего гастронома унесла его в могилу, не разболтала новым владельцам торгового предприятия, решила, небось – пускай со мной умрет моя святая тайна, мой вересковый мед , – и точка.

– В следующем перерождении обязательно стану финном, – прошептала Васька. – Или даже двумя финнами сразу. И приеду сюда еще раз. Чтобы загладить неловкость.

– Ладно, – вздохнул я. – А мне, что ли, бельгийцем придется? Как думаешь? Или составить тебе компанию?

– Давай, – обрадовалась она. – Третьим будешь.

Но тут в разговор вмешался кудрявый резчик.

– А-а-а, русские. Можно и по-русски поговорить.

Отложил в сторону готовую ложку и наконец повернулся к нам. Оказалось, совсем молодой мужик, почти мой ровесник. Просто рано поседел, бывает.

– Сколько же вы языков знаете? – изумленно спросила Васька.

Некоторое время он думал, сосредоточенно загибая пальцы. Наконец озвучил итог.

– Восемнадцать – если считать все языки, на которых я говорю и читаю. Но грамотно писать получается, в лучшем случае, на шести. Скажем, по-русски я и строчки не напишу. С кириллицей у меня совсем плохо.

– Все равно круто, – вздохнул я.

Зависть – скверное чувство, я в курсе. Но иногда просто невозможно удержаться.

А Васька ничего не сказала, зато уставилась на кудрявого хозяина лавки с нескрываемым обожанием.

– Просто у меня все время заняты руки, – объяснил он. – А голова без дела болтается. Надо ее чем-то заполнять. Когда-то я учился в университете, совсем недолго. Но успел пристраститься к учебе. Это своего рода дурная привычка. Тянусь к словарям, чтобы забыться, как нормальные люди к бутылке. Ничего не могу с собой поделать.

– А где вы учились? – вежливо поинтересовался я.

– В Оксфорде, – неохотно ответил он. И поспешно добавил: – Но это было очень давно. И меня почти сразу исключили. Так что не о чем говорить.

– О-о-о, – благоговейно выдохнула моя дочь.

Уверен, Ваське кажется, что быть исключенным из Оксфорда – это даже круче, чем просто там учиться. И в глубине души я с нею солидарен, чего уж там.

– Что вам показать?

Этот вопрос вернул нас с Васькой на землю. Благоговейные вздохи – дело хорошее, кто бы спорил, но, с точки зрения кудрявого полиглота, милосердный Господь послал нас ему не ради заточки ляс, а исключительно с целью товарно-денежного обмена. Мужик небось который день без покупателей сидит. На нас вся надежда.

– Папа обещал купить мне куклу, – объявила Василиса. – Хотя мне кажется, что вот та зеленая рыба гораздо круче.

– Прекрасный выбор. Это действительно очень полезная рыба, – согласился хозяин лавки. – Она все знает о людях. Человек только вошел, а она его уже раскусила, видит как на ладони. Ее не проведешь.

– И про нас знает? – обрадовалась Васька.

– Конечно.

Он по-прежнему был очень серьезен, ни тени улыбки.

– А что именно?

– Понятия не имею. Она мне никогда ничего не рассказывает. Рыба – она и есть рыба.

Васька тихонько пискнула от восторга.

– С рыбами вечно так, – невозмутимо продолжал кудрявый. – У меня есть рыба, которая знает цены на кофе в Никарагуа, и рыба, которая знает дату грядущей кончины любого из правящих сейчас королей. Есть рыба, которая держит в уме расписание лондонских автобусов, и рыба, осведомленная обо всех музыкальных новинках будущего месяца. Вон та красная всегда в курсе, какая будет погода – завтра и через неделю, и даже следующим летом. А белая, которая висит под потолком, отлично разбирается в рынке ценных бумаг. Если бы хоть раз удалось ее разговорить, был бы я сейчас миллионером. Но рыбы всегда молчат. Такова их природа.

– А о чем молчит вот эта? – Васька крутила в руках большую черную рыбину с ярко-оранжевыми плавниками.

– А эта рыба молчит обо мне, – все так же серьезно ответил хозяин. – Все знает, но помалкивает. И правильно делает.

– Очень полезная штука, – согласилась моя дочь. – А вы можете сделать рыбу, которая будет молчать про меня?

– Могу, – кивнул он. Подумал и добавил: – Даже делать не придется, она уже есть. Сейчас.

Пошарил под прилавком, достал оттуда маленькую желтую рыбку, протянул Ваське.

– Никому никогда слова не скажет, – торжественно пообещал он. – И стоит всего сто двадцать крон.