Франц Фюман - Двадцать два дня или половина жизни

Важно было бы точно установить скорость протекания языковых процессов — какой временной отрезок лежит между появлением новой формы и тем, когда она становится обычной. Например, это чудовищное, но необратимое «ориентироваться на».

Интересно, языковые процессы, которые ты приветствуешь (а они есть? Должны быть), протекают так же быстро, как те, на которые ты ополчился бы, будь ты Дон Кихотом?!

«Сколько», воплощенное в обеих своих ипостасях, требует, как и имя числительное в венгерском языке, единственного числа, тут мне вспомнилась словесная игра Витгенштейна, выраженная им следующим образом: «Я посылаю некоего человека за покупками. Я даю ему записку, на которой начертаны знаки: пять красных яблок. Он приносит записку продавцу, тот открывает ларь, где стоит знак „яблоки“, потом ищет в таблице слово „красный“ и находит рядом с ним образец цвета, теперь он одно за другим произносит количественные числительные до слова „пять“ и при каждом числительном достает из ларя яблоко, соответствующее цвету образца».

Так обстоит дело у Витгенштейна; здесь множественное число излишне, на записке вполне достаточно было бы знаков «пять красное яблоко» — именно так говорит венгр! Полным соответствием было бы: «яблоко красное пять», но этот порядок слов отнюдь не венгерский.

Я переезжаю в комнату с ванной, почти апартаменты! В том же коридоре, всего двумя дверьми дальше, окна выходят на ту же улицу, в совершенно другой мир.

Ференц ждет меня в вестибюле, я знаю, что ему нужно срочно ехать на совещание в министерство, тороплюсь с переездом из номера в номер, потею, меня продувает, кажется, все начнется сначала.

Мраморное метро; большеглазые дежурные около лестниц; девушка, усыпанная веснушками, продает вареные початки кукурузы… Она не произносит ни слова, ее не спрашивают о цене, ей молча дают на ходу три форинта, или она молча дает сдачи; я хотел было дать ей меньше, чтобы проверить, немая ли она, но не решаюсь, нет во мне репортерской жилки; почему?

На солнце в парке на окраине, где царит Лилиом; много детских колясок; много толстых женщин; много старых представительных мужчин; воздух полон падающей листвы. Три строфы Йожефа, потом дом в югендстиле, и какой прекрасный: замок голубых цветов.

Башенки вдоль стены в синих фесках выглядят так, будто они напевают Моцарта.

Облачко, похожее на одинокую юлу, без девочки, которая ее подгоняла бы, без кнутика, без жужжания, облачко, затерянное в синеве, как знак бесконечного одиночества.

Последние листья в желто-зеленых кронах тополей машут облаку, но оно их не видит.

Дом в югендстиле: оконные переплеты в форме лиры.

Район Манди.

Из пивной вываливается, пошатываясь на свежем воздухе, молодая пара в сопровождении крохотной таксы. Он в воскресном костюме, воскресной рубашке и при галстуке, с воскресным коком на лбу, она на голову выше, на ней облегающий оранжевый с желтым нейлоновый пуловер и мятая коричневая юбка до колен. Ему лет двадцать восемь, она, пожалуй, моложе, хотя кожа у глаз и рта уже привяла. Выходя из пивной, оба хохочут, хохочут от всего сердца, она прыскает, на лестнице у нее разъезжаются ноги, и она приваливается спиной к стене, от смеха слезы выступают у нее на глазах; он икает, мотает головой и делает шутливо-угрожающий жест в сторону пивной, одновременно подзывая им таксу.

За мутными окнами пивной стоят в густом табачном дыму веселые пьяницы.

Такса прыгает по ступенькам и вразвалку бежит к фонарному столбу. Молодая женщина, тяжело дыша, смотрит ей вслед и пытается сунуть себе в рот сигарету. Молодой человек — одна рука за поясом, другая в кармане — снова икает и мотает головой, потом закрывает дверь пивной, кричит: «Тони!» — и, тяжело ступая, поворачивает домой.

Молодая женщина чиркает спичку за спичкой… Тони опускает ногу, обнюхав булыжник, скребет мостовую, снова нюхает и поворачивает обратно, и тут вдруг из ворот появляется невзрачный человек лет пятидесяти-шестидесяти, нет, семидесяти, в синем халате упаковщика; он увидел Тони, и его серое, как бумага, лицо осветилось, он тихо щелкнул пальцами, и Тони глядит на него.

«Тони! — кричит женщина, ей наконец-то удалось зажечь сигарету. — Тони, ко мне!» Тони навострил уши, справа — щелканье пальцев, слева — зов. «Тони, — нежно произносит человечек, — Тони, мой дорогой, Тони!» Он произносит это сердечно, словно трогательное признание в любви, он говорит еле слышно, но стоит такая тишина, что шепот его раздается гулко. Молодой человек с трудом оборачивается, и, когда он видит, что Тони машет хвостом, приветствуя человечка, он добродушно ухмыляется, зовет собаку. Тони машет хвостом. «Ко мне, старина!» — «Тони, дорогой!»

Тони так скребет землю, словно хочет зарыться в нее, чтобы не принимать никакого решения, и молодой человек и старый человечек наблюдают за ним, один благодушно, другой с робкой сердечностью, и они уже, готовы дружелюбно взглянуть друг на друга, но молодая женщина не выдерживает и хохочет, молодой человек мрачнеет. «Тони, — кричит он резко, — Тони!» Такса вздрагивает, перестает скрести землю и быстро поворачивает к нему, но тут человечек вытаскивает кусок сахару, вертит его между пальцев и делает шаг вперед, Тони идет за ним. Женщина отходит от стены. Она больше не смеется. «Тони, — кричит ее спутник, — Тони, ко мне!»

Человечек останавливается, и Тони останавливается. Женщина с сигаретой в углу рта опирается обеими руками о согнутое колено, и кажется, она продолжает смеяться про себя. Мужчина смотрит на нее и со свистом втягивает воздух. «Песик ты мой, Тони!» — шепчет человечек, он прячет сахар в карман, поворачивается и медленно идет к воротам, Тони, помахивая хвостом, бежит за ним.

Женщина, до этой минуты следившая глазами за собакой и человеком, бросает вызывающий взгляд мужчине; только что его шатало из стороны в сторону, а теперь вдруг он выпрямляется и застывает в неподвижности. Глаза женщины стекленеют, губы у нее влажные и распухли, взгляд похотлив. Я опасаюсь, как бы мужчина не повалился лицом вниз, но он стоит, стоит неподвижно, стоит так целую вечность, потом негромко, но очень четко и трезвым голосом произносит несколько слов, я их не понимаю, но вижу, что женщина медленно открывает рот, лицо ее расползается, как тесто, губы дрожат, вероятно, он сказал что-то обидное, и тогда оборачивается и маленький человечек. Такса повизгивает от желания получить сахар и нетерпеливо царапает его ноги, и невзрачный, поворачиваясь, выпрямляется и поднимает лицо, исполненное святого гнева, к мужчине, тот рвет ворот рубахи, и теперь невзрачный говорит что-то, мужчина издает рев и кидается вперед, но тут человечек пропадает в воротах, слышно, как поворачивается ключ в замке. Тони машет хвостом и скребет землю у ног мужчины. Словно оглушенный, тот таращит глаза на ворота, бормочет что-то, поправляет галстук и, не обращая внимания на таксу, направляется к пивной, проходит мимо женщины, лицо ее совсем посерело, хватает ее на ходу за руку и молча тянет за собой в кабак, из которого клубами вырывается на улицу табачный дым.