Сергей Герасимов - Шаги за спиной

«Так грустно, как будто кто-то умер.» Неверно, – когда умирает кто-то, не грустно. Грустно, когда умирает тот, кого ты любил. Или даже не человек, даже просто вещь или животное, место, комната, убеждение, вера, наваждение, скамейка в парке, который весь заставлен мусорницами, а они все перевернуты, но не рассыпаны, потому что многолетнее содержимое сцементировано дождями…(Они шли по аллее у стадиона). Если ты на этой скамейке сидел. Даже не умирает, а лишь теряется для тебя. Чувство во всех случаях одно и тоже потому что все эти случаи означают одно и то же: смерть любви – ямщик не гони лошадей, мне некого больше любить… А просто смерть человека не вызывает никакого чувства, если она не связана со смертью любви. Мне кажется иногда, что любовь это живое существо, а не состояние ума или сердца.

– А ты совсем не любишь людей, – сказала Тамара.

Они прошли молча до перекрестка. У светофора собралось человек пятнадцать и смотрело на аварию: молоковоз врезался в жигули.

Водитель молоковоза открыл желутeю дверцу и выполз на дорогу. Все ахнули от удивления: кабина машины была смята почти в лепешку – вильнул и врезался. Он стоял, пошатываясь и улыбался с выражением дурачка, по лицу слегка стекала кровь.

Он смотрел на свою кабину, в которой никак не смогло бы сейчас поместиться тело целого человека. Но он-то был цел:

– А со мной ничего! – он поднял руки, как футболист, забивший гол, и пошел к тротуару. Не дойдя, дернулся, как будто споткнулся о невидимое препятствие, и с размаху упал лбом о дорогу.

Люди облепили его как мухи – стал невидим.

– Какой ужас! – Тамара отвернулась и Валерий обнял ее, укрывая со всех сторон от страшного мира. Она плакала.

– Ты говорил, что чужая смерть не страшна. Я так не могу, он был такой живой!

– Наверное, с ним все в порядке, – ответил Валерий, – просто маленькое сотрясение мозга.

– Ты совсем не любишь людей!

– Люблю, – сказал Валерий вполне неубедительно, – правда, люблю.

Происшествие его не напугало. Не было ни жалости, ни печали, ничего. Каждый сам виноват в своих несчастьях. Или сам, или судьба. Если нельзя помочь – спокойно пройди мимо.

– Ты веришь, что смерти не приходят по одиночке? – спросил Валерий.

– Ты о чем?

– Я уже видел несколько смертей на днях. Помоему, они растут как виноград – гроздьями. И это что-нибудь должно означать.

– Что же это должно означать?

– Не знаю. Но, раз смерти вижу я, это связано со мной.

Может быть, Людмила умрет?

– Ты изверг, – сказала Тамара, – но я тебе помогу. Ты будешь хорошим. У меня огромный дар убеждения.

Она сказала это с совсем детской интонацией. Валерий улыбнулся и спрятал улыбку.

В воскресенье Тамара собралась поехать на речку, за город.

Она была в черном открытом платье средней длины. Ноги еще нетронуты загаром, и это кажется почти болезненным в средине лета. Платье тонкое и слегка прозрачно вблизи. Излучает счастье, как лампочка свет.

– Я тебе нравлюсь?

– Я счастлив.

– Не преувеличивай.

Они купили билетики и стали ждать на скамейке. Было довольно жарко, даже в тени. Ветерок пробовал мелкие бумажки.

Небо было по-летнему выгоревшим. Ближний клен радовал сразу тремя цветами: зеленым, и красным с салатовым на концах веток.

На солнце стояли несколько скамеек. На одной из них сидел старик. Лет шестьдесят или восемьдесят, невозможно разобрать.

Такому может быть и шестьдесят, и восемьдесят. Скорее всего восемьдесят, но выглядит на шестьдесят.

– Видишь того старика? – спросил Валерий.

– Ага.

– Это дед моей бывшей жены, полный маразматик. Я его видел всего несколько раз. Страшно, что только делается с людьми в старости. Обычно он живет где-то в санатории, изредка приезжает к родным. Очень смирный и безобидный. Я всегда пытался отгадать, каким буду в старости я?

– Он не похож на маразматика, – присмотрелась Тамара.

– Да, видно, сегодня его удачный день. Я еще иногда вспоминаю свою бывшую жену. Ее звали Асей. Я не рассказывал?

Она так глупо умерла…

– Нет, посмотри внимательнее, – сказала Тамара, – ты мне говоришь что-то совсем не то.

– Что такое?

– Я говорю о старичке. Я никогда еще не встречала таких молодых стариков. Ты только посмотри! Сколько ему лет?

– Восемьдесят шесть или четыре. Не могу сказать точно.

– Он похож на наряженного подростка.

– Разве?

– Посмотри сам.

Валерий присмотрелся. Старик сидел прямо, расправив плечи, но это была не искусственная прямота старых людей, о которой нужно все время помнить и поддерживать, это действительно была осанка молодого.

Коротко подстриженные, седые волосы, но не желтоватые, а с памятью о черноте. Очень спокойное и уверенное выражение лица. Длинный подбородок, который чуть выдается вперед.

Напоминает актера, который сыграл Спартака. Загорелые руки в черных точках. Вот, потер пальцем щеку у носа. Абсолютно молодым движением, очень уверено и плавно. Нет, этого не может быть. Глаза следят за проходящими людьми. Вот девушка в летнем платьице цвета солнца на лесной полянке. Ноги высоко открыты. Нет, его глаза не остановились. Вот поднялась старуха, еще не совсем старуха, лет пятьдесят, поднялась с лавочки и неуклюже повернулась, платье высоко прилипло к ноге. Как будет теперь? Тоже не взглянул. Значит, он на самом деле стар. Конечно же, чудес не бывает. Вот теперь поднял руку и коснулся носа. Нет, движение совершенно молодое.

Встал, качнул плечами. Идет и смотрит вперед, а не вниз, как старики. Вот навстречу спешит военный. Очень спешит; сейчас они столкнутся. Старик легко отвернул плечо и отклонился; пошел дальше. Невероятная легкость в движениях.

Действительно, как переодетый старшеклассник. Но ведь морщины настоящие… Зато все волосы на месте. И ни разу не жаловался на зубы.

– Я этого совсем не понимаю, – сказал Валерий, – когда я его видел в последний раз, он еле переползал из кресла в кресло и молол чепуху. Но у него все зубы целые и сохранился слух.

– Я не верю твоим рассказам о маразме, – сказала Тамара, – ты вообще ко всем придираешься, заметил? Вот такая старость – это настоящее счастье. Ты согласен?

– Нет.

– Почему?

– Потому что настоящее счастье – это ты.

– Конечно, – согласилась Тамара, – но здоровая старость на втором месте.

Они засмеялись.

– И это самое невероятное, – сказала Людмила. – Ты оказался прав.

Она только что вернулась.

– Что же в этом невероятного? Разве только ты бываешь права?

– Хватит меня подкусывать все время. Иногда я даже думаю, что ты меня не любишь.

– Напротив, – ответил Валерий, – я тебя смертельно люблю.

Люблю до смерти. И буду любить до смерти. А что случилось?

– Так, мелочь. Нас ограбили.