Андрей Филатов - Sugar Mama

– Сука! – сказал Гойко.

– Да, – согласился я. – Совсем как Зосенька.

– Хуже, – заметил он. – Зося Рак по гороскопу – значит, дает, если любит, а рыбы суки все – никому не дают, никого не любят.

Он вышел из воды, огляделся по сторонам, снял кожаную военную юбку и стал ее выжимать, повернувшись ко мне спиной. К его индейской заднице была прикручена ремнем большая чугунная сковородка.

– Зачем тебе сковородка? – спросил я. – Для противовеса?

– Нельзя выходить на тропу войны без сковородки, – серьезно ответил он. – Особенно в наше время.

– А что за время, если без сковородки нельзя? – удивился я.

– Плохое время, – вздохнул Гойко. – Педерасты везде.

– А кто они? Диссиденты армянские?

– Ты что, дурак? – удивился Гойко.

Я обиделся. Что он тут выпендривается – раз краснолицый, значит, все можно?!

– Ты вообще сексом когда-нибудь занимался? – спросил он.

– Я Зосеньку люблю, – признался я. – Но она не дает.

– А что делаешь? – поинтересовался Гойко. – Дрочишь?

– Ну так… – покраснел я.

– Детский сад, – снова вздохнул Гойко. – Как же ты жить собираешься, когда одни пидеры кругом?

– Все, что ли, пидеры?

Он достал из замшевой сумки переносной телевизор Sony, подключил аккумулятор и нажал на кнопку.

– В Голливуде заиграл, – похвастался Гойко. – Вещь! У вас такие скоро в Прибалтике делать будут.

На экране появилась картинка: балерины в белоснежных пачках танцевали па-де-де из балета «Лебединое озеро». Гойко защелкал переключателем. На всех каналах было одно и то же.

– Сегодня какое число? – спросил он.

– Не помню.

– А месяц помнишь?

– Октябрь.

– А вот и хрен! – сообщил Гойко. – Сегодня 19 августа 1991 года.

– Да пошел ты! – снова обиделся я. – Что я, по-твоему, совсем идиот?

– Смотри сюда! – настойчиво твердил он. – На экран смотри! Что написано, видишь?

В нижней части экрана медленно ползли буквы, из которых следовало, что сегодня, 19 августа, в стране объявлено чрезвычайное положение. Все полномочия по руководству СССР переданы Государственному Комитету по Чрезвычайному Положению.

– Три дня иметь вас будут, – сказал Гойко. – И три ночи. А ты говоришь, педерастов нет! Как же нет, если всю страну под такой балет имеют? Теперь понял?

Мне стало грустно.

– Жопа какая-то, – признался я.

– Вот! – обрадовался Гойко. – А теперь держи! – Он протянул мне новенькую тефлоновую сковородку. – Потом такие на бывшей оборонке делать будут. А пока фирменную осваивай. И помни – без нее ни шагу, понял?!

Сковородка была легкой и надежной. На обратной ее стороне была приклеена красивая этикетка: «Tefal. Ты всегда заботишься о нас».

– А что с Родиной будет? – спросил я.

– С Родиной? На что она тебе? О Зосеньке думать надо, а Родину поиметь и без тебя желающие найдутся.

– Но все-таки? Это же Родина, – сказал я.

– Ты патриот что ли? – поинтересовался Гойко.

– Не знаю. Наверное, да.

– Тогда слушай, – и в руках его появилась старая книжица: – «Если царство разделится само в себе, не может устоять царство то, а если дом разделится сам в себе, не может устоять дом тот; и если сатана восстал на самого себя и разделился, не может устоять он, пришел конец его».

От Марка, гл. 3, 24-26

– Слышал такое? Я покачал головой.

– Тогда какой же ты патриот? Патриот должен пророчества знать, а не дрочить. Сказать, что с Зо-сенькой делать?

– Сказать!

– Ты дурак еще… Прежде чем полюбить женщину – полюби себя. Когда сделаешь это – любая баба твоя, понял?

– Как это?

– Тьфу ты… – сплюнул Гойко. – Какой мужик самый красивый на свете, знаешь?

– Ален Делон.

– А вот и хрен! Сто из ста так ответят. Поэтому вас и имеют. Формирование стереотипного мышления у масс – основа внутренней политики любого государства. Россия не исключение. А вот Виталик, приятель твой, считает, что самый красивый – он. А на прыщ во лбу и угорь в ухе – насрать ему. Он себя больше всех любит, поэтому Зосенька ему и дает. И до тех пор, пока не поймешь это, будешь дрочить. Вот и вся правда.

– До чего же просто! – восторженно посмотрел я на Гойко. – Нужно только решить, что я самый красивый!

– Ну, положим, самый красивый не ты, а Ален Делон, – раскурил трубку Гойко, – но в целом правильно мыслишь.

– Слушай, ну ты мужик! – проникся я уважением к индейцу. – Выпить хочешь?

– Бурду эту?

– Перестань! Хорошее вино! Мы выпили по стакану.

– Хорошее вино я пил с Фенимором Купером в салоне у Лимонадного Джо. Это было вино! Принесла мне его рыжая Салли, которая родила потом ковбоя Мальборо. Что за женщина! Красотка! Огонь! Шесть выстрелов – шесть попаданий!

Он налил еще.

– Слушай, – сказал Гойко, – а зачем сдалась тебе эта Зося? Ей цена рубль двадцать, а проблем потом на пятерку. Хочешь Хенеси попробовать? Мулатка, волосы как морские водоросли: попадешь – не выберешься! Глазищи – черный коралл! Кожа – бархат!

– Я Норму Джин хочу, – признался я.

– Зеро, – произнес Гойко.

– В смысле?

– Сладкая девочка, – протянул он с улыбкой. – Ее Кеннеди с Синатрой в рулетку разыграли, а выпало зеро. Все банк забрал, – показал он пальцем в небо. – Зачем тебе она? Бери Хенеси, не пожалеешь!

пропел он.

– Здорово, – сказал я. – Познакомишь?

– Запросто, – достал он из сумки бутылку Hennessey. – Когда попробуешь, забудешь свою Зосю. Совсем это другая жизнь, бледнолицый мой брат! Так будет, я вижу. Все переменится, и увидишь ты свет мира. Потому что сказано – «не может укрыться город, стоящий наверху горы».

Гойко не подвел. Я действительно спал с Хенеси. В ту ночь бушевал ураган. Он срывал с крыш куски шифера и железа, носил их по улицам тропического города, гнул к земле пальмы, выбивал стекла в окнах и затопил набережную. Так продолжалось всю ночь. Но нам с Хенеси не было страшно. Потому что у нас была постель, лампа с подсевшим аккумулятором, немного рома, гуайява и любовь. И слышалось мне в ту ночь, как где-то рядом, может быть даже на соседнем балконе, поет ангел. Хотелось мне посмотреть на ангела, поющего в ураган, но Гойко верно сказал: попадешь в морские водоросли – не выберешься. Пропал я в ту ночь в волосах Хенеси.

Все это случилось не сразу. Прошло много лет с того зябкого осеннего утра, когда мы пили с Гойко «Золотую осень» на Великих озерах. Все изменилось. Гойко Митич больше не индеец. Леха спился и умер. Зосенька вышла за князя Лихтенштейнского и стала аристократкой. Нет поэта Бродского. Нет «Золотой осени». Нет той страны. Выросло плодово-выгодное поколение.

И я вырос.

Но все это было.

Все, кроме пепси и собаки с пятью лапами.