Александр Карнишин - Детство Сашки [СИ]

Вчера Сашка с мамой приехал на поезде. От поезда они пошли на автобус сразу направо через площадь вокзалом со шпилем и большими черными фигурами рабочих и красноармейцев. От вокзала маленький горбатый автобус долго и тряско вез их через весь Волгоград в далекое Городище.

В автобусе было тесно и жарко, но Сашка смотрел в окно и первый увидел церковь, и стал маме показывать, но она стала бить его по руке, чтобы он не показывал пальцем, а потом шипела тихонько, что неудобно, что на них все смотрят. А что тут смотреть? Вон она, церковь, рыже-красная, огромная, прямо над всем Городищем. В церкви — библиотека. Раньше там был еще и клуб, но недавно напротив построили новый «Колосс» (или все-таки «Колос»? потому что — село?), в который теперь все ходят в кино.

Автобус плавно обогнул церковь, спустился вниз на мост через балку, потом поднялся вверх и остановился на повороте. Тут выходили почти все.

Сашка выпрыгнул первым. Мама с чемоданом — за ним. И они пошли вниз по улице, по самому краю дороги, потому что по дороге идти было неудобно. Вся дорога была засыпана мелкой тонкой горячей пылью, в которую если наступить, то мамины босоножки утонут до самого верха, наверное, а в Сашкины сандалии пыль просто насыплется сверху, и тогда носки будут грязные. А надо сначала дойти, и чтобы бабушка с дедушкой встретили и порадовались, какие все аккуратные и чистые.

В прошлом году Сашка с местными приятелями устроил игру в Чапаева. Ну, когда беляки идут под марш, а пулемет молчит, и тут вдруг выскакивает Петька со своими, и начинает кидать гранаты, и все взрывается, а беляки бегут. Вот и они так играли. Надо было взять кусок газеты, свернуть ее кулечком, как для семечек, в кулечек насыпать этой пыли, края завернуть — и вот это были гранаты. Если такую гранату кинуть, то при падении она взрывалась, почти как настоящая, как в кино почти: сначала хлопок, а потом столб пыли, как дым… Но только надо было брать старые газеты, которые уже не нужные и просохшие хорошо. А тетрадные листы здесь не годились, потому что тогда гранаты не разрывались.

— И чтобы никаких гранат, — потихоньку бурчала Сашке в спину мама.

— А то какой позор был в тот раз! Только из бани, и приходит такой чумазый к ужину! А тут все Городище смотрит, а вы как маленькие, в пыли возитесь…

Ага. Смотрят. Перед каждым домом сидят старушки и старички, кивают головой, когда мама здоровается, передают приветы дедушке и бабушке. Что там передавать? Они же каждый день тут видятся, небось!

Потом они подошли к нужному дому, из-за забора залаяла собака, но мама крикнула:

— Мальчик, ты что, своих не узнаешь? — и лай прекратился, открылась высокая калитка, и гости ввалились во двор. Сашка сразу кинулся к Мальчику, который облизал ему не только руки, но и ноги, и нос, и лоб. А мама стукнула в окошко, и из распахнувшейся в темную прихожую двери вышла Люба и сказала, что все в кухне.

Сашка смотрел на Любу, и совсем почти ее не узнавал. Она стала больше него, хотя он в своем классе считался не маленьким. И она была совсем взрослая. А Люба только сказала ему:

— Привет, Шур! Что, Мальчик тебя узнал? Да? А это другой Мальчик, не тот, что в прошлом году! Вот!

Мама оставила чемодан у порога, и они вместе пошли вверх по растрескавшейся цементной дорожке, сопровождаемые Мальчиком, который забегал то слева, то справа. Солнце уже цеплялось за крыши, было не так жарко, как днем, откуда-то дул ветерок, принося сельские запахи. Они прошли мимо курятника, в котором постепенно успокаивались куры, а слева из черной дыры старой кухни уже вылезали, улыбаясь, бабушка и дедушка.

Бабушка обняла и поцеловала Сашку, и сказала привычно, что он еще вырос, и что какой-то он худенький, а дедушка с прищуром осмотрел его и протянул руку. Сашка тоже дал руку, и дедушка пожал ее осторожно своими двумя пальцами. Больше пальцев на правой руке не было после той аварии на лесопилке в позатом году. Лето только начиналось, но дедушка уже был очень загорелым, и даже руки были коричневые. Потому что он каждый день с утра до вечера был на улице. Теперь и Сашка будет такой же коричневый, потому что тоже будет на улице.

Пока мама с бабушкой накрывали стол, а дедушка сходил на огород за свежими огурцами и редиской, Сашка с Любой спустились к колодцу и достали за холодную железную цепь висящий там бидончик. В бидончике остужался к ужину вишневый компот. Правильный вишневый компот, это когда полбидона вишни, а полбидона сока. Сашка сразу припал к краю и пил, пока в животе не стало холодно. А Люба стояла и смеялась, потому что она знала, что Сашка больше всего любит вареники с вишней, пироги с вишней, вишневое варенье и вишневый компот.

После ужина долго не задерживались, потому что утром всем рано вставать и потому что Сашка и мама «очень устали». У всех было свое место, а Сашка всегда любил спать на полу, куда накидали всего-всего-всего и накрыли сверху простыней.

И вот теперь все уже ушли, а Сашка еще повалялся, а потом потихонечку вылез, надел шорты из «чертовой кожи» (это так мама назвала материал, который не рвался, даже если в него ножиком ткнуть), белую майку и вышел через большую темную прихожую во двор. Сандалии он не стал одевать, потому что — лето.

Солнце уже было высоко, но еще было не жарко. Ноги холодили камни ступенек. В тенечке лежал Мальчик, повиливая хвостом. В саду никого не было, но урчал мотор насоса в колодце и из длинного черного шланга наливалась вода в большие лунки под яблоками. Раньше мотора не было, и воду таскали ведрами, выливая по несколько ведер под каждую яблоню. И Сашка носил, но он тогда был еще маленький, и воду ему наливали в бидон. А потом вскладчину купили насос, и теперь дедушка только нажимал кнопку, а из шланга лилась вода.

Сашка потрепал Мальчика по голове, подошел к шлангу и нагнулся к самой земле. В прошлом году вот так же поливали яблони, а потом вода вымыла прямо из-под корней несколько винтовочных патронов. Совершенно целых, даже с порохом, только не блестящих, а потемневших от времени. Сегодня патронов было не видно…

И Сашка побежал вверх по тропинке, потом тихо, как партизан, скользнул мимо кухни, потом в узкий проход между кухней и сараем, в котором раньше держали корову, потом по тропинке вдоль огорода к туалету. Дедушка почти каждые два-три года переставлял туалет на другое место. Вот и сейчас он оказался прямо возле тропинки, совсем близко, а не как раньше, когда стоял в самом конце огорода. Внутри было светло от солнца, пробивающегося в щели и в маленькое окошко, жужжала одинокая муха, мрачно висел под потолком огромный черный паук, а на гвоздике была приколоты остатки старинной «Книги молодого командира» с картинками про оружие и форму.

Потом — умываться, бренча носиком жестяного умывальника. Потом — на кухню, где бабушка выдала ему большой пребольшой огурец «только с грядки!» и теплую еще горбушку черного хлеба, которую посолила и натерла чесноком.