Леонид Бахнов - Жужукины дети, или Притча о недостойном соседе [Антология короткого рассказа. Россия, 2-я половина XX в.]

Я проснулся от непонятного звука. Где-то внизу раздавалось прерывистое шуршание, будто резали капусту. Я выглянул в окно и увидел двух человек, которые пилили наш девятиэтажный точечный дом у самого фундамента. Пила легонько звенела и поблескивала при свете фонаря.

— Эй! К чему это? — крикнул я.

— Не беспокойся! — ответил один. — Спи! Неувязка с проектом. Поставили точечный, а должен быть протяженный.

— К утру все сделаем, — пообещал второй.

— Не волнуйся, — сказал я жене. — У них неувязка с проектом. К утру все будет хорошо.

И мы снова заснули под ритмичные звуки пилы. За ночь дом поставили на бок, и мы проснулись на стене. Я побежал к соседям выяснить, что они собираются делать. Соседи уже перенесли мебель на бывшую стену и срочно оклеивали обоями бывший потолок.

— Нет! — сказал я жене, возвратясь. — Будем жить, как жили. Кто его знает, вдруг поставят вверх ногами? Снова придется менять интерьер.

И мы продолжаем жить, как жили, правда, теперь уже горизонтально. К сожалению, выходя на улицу, приходится принимать вертикальное положение, чтобы удобнее было ездить в трамвае.

Навстречу мне шел мальчик и катил перед собою каплю никотина величиной с футбольный мяч. Капля была приплюснута и по виду напоминала ртуть.

— Она только что убила лошадь, — сообщил мальчик гордо.

И мне представилась эта лошадь, которую капля ударила в бок, а потом прокатилась по спине, не оставляя живого места. В этот момент капля угрожающе двинулась на меня, не обращая внимания на крики мальчика.

Я побежал, преследуемый каплей, и бежал, пока не достиг дома моих приятелей. Там был какой-то праздник. Опасаясь капли, я остался переночевать. Утром я увидел в углу целую батарею капель никотина, сложенных как пушечные ядра. А над моей головой выстроились капли алкоголя, похожие на двухпудовые гири с ручкой.

Когда я обратил на это внимание приятелей, они сказали, что капли здесь уже давно, но пока никого не трогали. Кроме того, они украшают комнату. Что же касается их агрессивности по отношению к лошадям, то не нужно быть лошадью.

На дереве росли деньги. На нижних ветках — рубли, выше зеленели трешки, потом — пятерки, а верх был нежного сиреневого цвета. Там росли двадцатипятирублевки.

Я оборвал рубль и побежал в магазин за пельменями. Потом вернулся и, подпрыгнув, сорвал трешку, которую был должен приятелю.

На следующий день я пришел взять рубль на обед. Все нижние ветки были уже оборваны, а наверху, в густой листве двадцатипятирублевок, сидел человек в приличном костюме и аккуратно срезал ассигнации ножницами. При этом он не забывал смотреть каждую на свет. Образовавшиеся пачки он перевязывал запасенной ленточкой и складывал в рюкзак, висевший за спиной.

Судя по количеству денег, работы ему должно было хватить на всю жизнь.

Высоко в небе летел самолет и по какой-то причине раскололся надвое. И пассажиры из него высыпались.

До земли было далеко, и они опускались, как чаинки на дно стакана. Можно было поговорить и кое-что вспомнить.

Погода была хорошая, безоблачная. Все материки и океаны лежали как на ладони.

— Посмотрите, — сказал один. — Это Крым. Я там отдыхал в прошлом году.

— В каком санатории? — спросил другой. Спросил просто так, от нечего делать.

— В санатории «Чайка».

— Там плохо кормят, — сказал тот. — На редкость плохо.

— Ну не скажите! — вмешалась женщина. Она была тяжелее других и опускалась быстрее. Поэтому она торопилась высказаться. — Конечно, кто привык к острым блюдам, тому плохо. А для язвенников стол в «Чайке» превосходный. Творог, сметана, кефир...

И она полетела дальше.

— Удивительный народ эти женщины, — проворчал первый. — не знают, а говорят. Язвенники тут ни при чем. Они в «Прибое» лечатся.

— Красиво, — сказал второй, обозревая ландшафт. — Интересно, какая температура воды?

— Градусов двадцать пять, не меньше.

— Комнату снять, наверное, ужасно трудно...

— Какая уж там комната? Рубль койка.

Больше говорить было не о чем. Они вздохнули и полетели молча, приближаясь к земле со скоростью курьерского поезда.

— Шпиль Адмиралтейства, — сказал я, садясь в такси.

— На самый верх? — спросил таксист.

— Да, желательно.

— Три рубля сверх счетчика, — подумав, сказал таксист.

— Много что-то. Я же не холодильник везу, — сказал я.

— Частник пятерку возьмет, — предупредил таксист.

— А они туда ездят?

— Вообще-то, не ездят, — признался таксист. — Милиции боятся.

— Нету у меня трех рублей. Рубль у меня, — сказал я.

— А чего ж ты? Шпиль Адмиралтейства! Шпиль Адмиралтейства! — закричал таксист. — Да я туда никогда и не ездил, скидку тебе делаю.

— Не нужно мне скидки. Или честно поедем, или я выхожу.

— Черт с тобой! — сказал таксист. Он захлопнул дверцу, и мы поехали. На самый верх шпиля Адмиралтейства, к кораблику.

Маленькая собака, больше похожая на крысу, бежала за мной от трамвайной остановки. Когда я оборачивался, собака прятала глаза, чтобы не смущать меня своей назойливостью. Мне никак не удавалось встретиться с ней взглядом.

Тогда я схитрил. Я достал небольшое зеркальце и посмотрел в него на собаку. Она бежала, мелко перебирая лапами и подняв голову, а глаза у нее были голубые.

Как только собака заметила, что я обманул ее, она заплакала, перешла на шаг и стала постепенно отставать. Долго еще, путаясь в чужих ногах, она шла за мной, а потом от нее остались только глаза, которые робко напоминали о себе, когда я оглядывался.

Девочка с белым бантом на макушке, похожая на маленький вертолет, бежала по улице. Она бежала и плакала — маленький плачущий вертолет, управляемый по радио.

Было видно невооруженным глазом, что вертолет перегружен обидой, которая не позволяет ему взлететь. Когда девочка поравнялась со мной, я отобрал обиду. Я скомкал ее, перевязал шпагатом и засунул поглубже в свой портфель. Там их было много. Одна лишняя обида ничего не решает.

Самое удивительное то, что девочка неохотно рассталась с обидой. Она еще немного поплакала по причине прощания с нею, но потом все-таки махнула бантом и взлетела, обдав меня тугим и горячим воздухом из-под винта.

А я пошел дальше с ее обидой, наблюдая, как девочка покачивается в небе, похожая уже на ромашку с бесшумно вращающимся венчиком.

По трамвайным проводам, заложив руки за спину, медленно шел человек в черном пальто. Трамваи проезжали под ним, чиркая, точно спичкой, дугами по его подошвам, отчего из-под ног человека брызгало искрами электричество.