Лоррен Фуше - Между небом и тобой

– Да, повезло тебе… Папа говорит, ты хочешь стать врачом, как Грэмпи, это правда?

Киваю и про себя удивляюсь тому, что папе это известно.

– А ты кем хочешь стать, когда вырастешь?

– Мне все равно, лишь бы уехать куда подальше.

Я даже загрустила от такого ответа, ну и предложила, надеясь ее утешить:

– Хочешь туда, где полно серебристых чаек? Таких, как Бой, Лола и Жюли.

Весной тревожить птиц на прибрежных скалах нельзя, они высиживают птенцов, а сейчас, в ноябре, к ним можно подойти поближе, потихоньку, конечно. Шарлотта усаживается на багажник, и я начинаю крутить педали. Ехать нам довольно далеко, и лодыжки у меня становятся просто чугунные. Но вот мы подъезжаем. Я знаю многие виды чаек: глупыши, хохотуны, клуши, морские голубки, сизые… и ну да, конечно, серебристые.

– Знаешь, они ведь так и живут парой годами. В апреле-мае они вьют гнезда, потом по очереди высиживают птенцов, они умеют защищать свои гнезда и нападать на дураков, которые подходят слишком близко. Когда птенцам исполняется сорок дней, родители учат их летать…

Мы идем к залитой солнцем скале, где много птиц. И вдруг Шарлотта начинает орать диким голосом, прыгать и махать руками. Рожа у нее при этом тоже дикая. Чайки, хлопая крыльями, взлетают. Они тоже кричат, пикируют к земле, кружатся прямо у нас над головами, чуть ли не задевая крыльями. У Шарлотты все руки в их помете, ужас сколько его! Так же внезапно, как начала прыгать, она останавливается – будто марионетка, у которой обрезали нити. Она больше не орет и уже не такая красная. Птицы рассаживаются поблизости и смотрят на нее.

– Зачем ты это сделала?

– А для смеха, – отвечает Шарлотта, вытирая руки бумажным платочком и швыряя его на землю.

– Если бы в гнездах были птенцы, ты бы перепугала их до смерти.

– Ну и было бы еще смешнее. Хотя вообще-то твоим птенцам повезло, – ворчит она. – Родители о них заботятся, защищают, а потом учат летать, чтобы они стали свободными.

Она просто умирает от зависти. Господи, как же Альбена на нее давит! И отец совсем ею не занимается. И ей сроду не доставалось нежности от наших общих дедушки и бабушки, а что моя мама ни разу ее не приласкала, и говорить нечего. И как же она сможет храбро подняться в небо, если никто не учит ее летать?

Вдруг слышу рев. Ух ты, уже почтовик гудит, а мы и не заметили, как время прошло.

Кручу педали, возвращаемся домой. Шарлотта сзади, жутко тяжелая. Ставлю велик на место, открываю дверь, нам навстречу Альбена, злая-презлая.

– Где вы были?

– На Кошачьем мысу, потом на скалах, у маяка.

Ищу глазами Жо, меня бы один его вид успокоил.

– А что, Грэмпи еще нет? – удивляется Шарлотта.

– Мы уезжаем ночевать в отель. Твои вещи я уже сложила. Чем от тебя таким ужасным пахнет? Что с твоими руками, Шарлотта? Что ты трогала?

– Мы ели андуй… – говорит сестра.

Альбена смотрит на меня так, будто я накормила плоть от плоти ее мышьяком. Потом мерит презрительным взглядом Шарлотту с головы до ног: мой свитер, куртка, раздолбанные кеды… Куда, думает, делась нежная розовая водолазка, где красивые сапожки?

– Почему на тебе этот дурацкий наряд? Ты одета как чучело, ты похожа на… на… – Ей не хватает слов, чтобы описать переодетую во все мое дочку. Она сдвигает брови. – А как вы попали на Кошачий мыс?

– Приехали на велике! – радостно орет Шарлотта.

Альбена бледнеет, но моя сестрица этого не замечает.

– Ты… ехала… на… велосипеде… по… дороге? – Каждое слово Шарлоттина мама произносит отдельно.

– Да! Помм крутила педали, а я ехала сзади на багажнике! – как ни в чем не бывало отвечает Шарлотта.

Альбена кидается ко мне, хватает за руку и трясет меня как грушу. Я до того обалдела, что даже говорить не могу.

– Как ты посмела? – кричит Альбена.

– Отпустите, мне больно, – наконец говорю я и пытаюсь вырваться.

На шум прибегает папа:

– Что здесь происходит?

– Эта психопатка потащила нашу дочь кататься по дороге на велосипеде! – визжит Альбена и впивается мне в руку ногтями.

– Да мы просто пикник устроили, пустите меня!

– Альбена, с Шарлоттой все в порядке, – вмешивается папа. – Она понятия не имела…

– О чем это я понятия не имела? – каким-то глухим голосом спрашивает сестра.

– Успокойся, Альбена, ты же видишь, с девочками ничего не случилось, – говорит папа.

– Не надо было оставлять ее здесь одну! Мне плевать на твою дочь, лишь бы моя была целой и невредимой, а твоя может сдохнуть!

Папа бледнеет, хватает жену за плечи, потом силой разгибает ее пальцы и освобождает меня. Я тру руку. Если бы Жо был дома, он бы мигом выставил эту Альбену за дверь. Если бы Сара видела, как она со мной обращается, сразу бы врезала ей своей палкой! Если бы мама пришла вовремя… это тоже плохо бы кончилось.

– Мы просто хотели погулять… – пытаюсь объяснить, но я сейчас как каменная и говорить мне трудно.

А Шарлотта не смотрит в мою сторону и опять становится такой же дрянной плаксивой девчонкой, какой была всегда.

– Она меня заставила, мам, – скулит эта их несчастная куколка.

Альбена разворачивается и уходит. Папа за ней. Я говорю Шарлотте:

– Знаешь, ты кто? Ты подлая предательница, вот кто!

– Мне приходится терпеть ее каждый день. Даже не представляешь, какая ты счастливая.

Шарлотта тоже уныло плетется за Альбеной. Я остаюсь одна. Сползаю по стенке на пол, к глазам подступают слезы. Лу на кладбище, где Жо и Сара, я не знаю. Мама, думая, что папа ночует у нас, поехала в Локмарию, будет там спать в холодной комнате – с обогревателем, под периной и в теплом моряцком белье…

Папа возвращается, наклоняется надо мной. Земля снова начинает вращаться.

– Она сделала тебе больно?

Папа осматривает мою руку. У него искорки в глазах, а в голосе непривычная для меня нежность. Его мегера может хоть каждый день меня трясти, может сломать мне обе руки и обе ноги, если папа потом будет за мной ухаживать.

– Я очень сожалею, Помм… Альбена не должна была так себя вести. Она не понимала, что говорит. Она так не думает. Она сильно испугалась, больше такого не будет никогда. Надо приложить арнику. Ну давай, живее, встряхнись!

Минутка нежности кончилась. Он помогает мне подняться, шарит в аптечке, находит какой-то тюбик, смазывает мне руку. Яд подозрений растекается по моим венам, я хочу знать правду.

– Пап, я твоя дочь?

– Само собой разумеется.

– Ты уверен?

– Конечно, что за дурацкий вопрос! Слушай, а ты знаешь, где ключ от чердачной двери?

– На полке в комнате со стиральной машиной.

На чердак из всей нашей семьи ходит только Жо. Я слышу, как папа поднимается по лестнице, которая ведет в царство паутины. Что-то наверху двигает. Рука у меня горит. Потом он возвращается, весь в пыли, с черным чемоданчиком в руке.