Лоррен Фуше - Между небом и тобой

– Лу выбрала юнца с континента, – отвечаю я.

– Как у тебя с деньгами, Жо? Нужны?

– Ты же знаешь, мы рядом.

– Обращайся к нам за чем угодно!

– Как хорошо, что вы у меня есть, спасибо!

Умираю, до чего хочется рассказать друзьям, какую шутку ты со мной сыграла, но ты не разрешила говорить об этом. А какой бы я имел успех! Я сразу стал бы вдовцом-затейником. И я спрашиваю – неожиданно для себя и для всех:

– Ребята, вы считаете, ваши дети счастливы?

Все сразу замолкают, воцаряется гробовая тишина.

– Ничего себе вопросик.

– Дурак дурацкий – вот ты кто! – ругает меня Милана, ей свойственно ругать тех, кого любит, но она так ласково это делает.

– Чертов Жо, всегда чем-ничем удивит!

И они начинают мне доказывать, что да, конечно же, да, их дети счастливы, разведенный сын встретил чудесную женщину, у дочки новая работа, лучше не придумаешь, сын уехал в Испанию, дочь уехала в Дубай, и все везде живут припеваючи… Тогда я захожу с другого конца:

– Хорошо. А вы сами, вы счастливы?

Вопрос застает их врасплох, они смущаются и умолкают. А правда – разве можно хвастаться своим счастьем перед свежеиспеченным вдовцом? У нас так не принято. Анн-Мари, потерявшая мужа, молча мне улыбается. Бертран рассказывает, как обрадовался, когда сыновья, надеясь доставить отцу удовольствие, присоединились к нему на последнем участке Камино де Сантьяго, а еще ведь после того, как он несколько месяцев шел в Компостелу [56] Камино де Сантьяго, Путь святого Иакова – знаменитая паломническая дорога к предполагаемой могиле апостола Иакова в испанском городе Сантьяго-де-Компостела. Город Сантьяго-де-Компостела, куда ведет этот путь, – третья по значению святыня католицизма, он уступает лишь Иерусалиму и Риму; здесь хранятся мощи небесного покровителя Испании – апостола Иакова. , те, кто составляет ядро нашей Семерки, тоже оказались там – в день его рождения! И мы с тобой отправились бы с ними, если бы твоя память тебе не изменила.

Как разобраться, Лу, счастлив человек или нет? Чем его измеришь, счастье? Когда Сара упомянула Патриса, у меня появилось странное ощущение: этого ты хочешь, дурочка моя Лу? Чтобы я отыскал Патриса и чтобы они с Сарой снова полюбили друг друга? Тогда почему ты ни разу мне прямо об этом не сказала? По-моему, парень, который бросает невесту, узнав, что она заболела, безнадежен, на него нельзя положиться. А ты думаешь, с ним она была бы счастливее?

Наши дети несчастны. Сириан разрывается между двумя женщинами. Я не хочу, чтобы Сара и Патрис были вместе, я просто навела тебя на след, а дальше давай уж сам.

Нет больше сети, нет связи, и батарейки сели. Я отдала бы все, только бы коснуться твоей щеки.

Я видела, как ты колебался в погребе, бализки, а знаешь, надо было взять шампанское, ведь все мое – твое.

На нотах разлеглась кошка Ива и Жакоты.

– Как ее зовут?

– Ее зовут Мамзель Годен, потому что она мурлычет точь-в-точь как годеновская печка [57] Жан Батист Андре Годен (1817–1888) – французский социальный реформатор, начавший свою карьеру простым рабочим и достигший положения крупного фабриканта, последователь идей Сен-Симона и Фурье. Первое предприятие, выпускавшее чугунные печи, он открыл в 1840 г. и в течение нескольких лет после того запатентовал более полусотни печей и каминов, при изготовлении которых впервые применил инновационный сплав чугуна и метод нанесения на него разноцветной майолики. Компания «Годен» и сегодня производит уникальные камины и другие изделия с самыми высокими техническими характеристиками. . – Ив открывает потертый чемоданчик: – Собери инструмент, Помм.

Вынимаю камышовую дощечку и сосу ее, как леденец.

– Эта штука называется «трость» еще и потому, что на нее надо опираться языком или зубами?

– Да ни в коем случае! Я же тебе говорил, что трость, или язычок, делают из тростника, отсюда и название. А еще она так называется, потому что от твоего дыхания начинает вибрировать – примерно так, как тростник от ветра, – и рождается звук. Положи ее на мундштук, нет, не так, сейчас она слишком выдвинута наружу, надо ее сдвинуть назад. Правильно. Теперь надень машин… лигатуру. Нет, наоборот. Теперь завинти…

А я-то думала, саксофон – как гитара: бери и играй.

– Ну? Надевай мундштук на зеку… так… только не задень трость!

Ох, какая же я неловкая! Или пальцы еще слишком маленькие?

– Молодец, справилась. И наконец – вставь зеку в корпус. Все. Бери мундштук в рот. Твои верхние зубы должны быть на расстоянии трети от конца мундштука, сам мундштук должен лежать на твоей нижней губе и легонечко опираться на нижние зубы.

Вот это да! Столько сложностей! Разве недостаточно сложить рот буквой «о» и подуть?

– Расслабь плечи, не поднимай их. Не надувай щеки. Ну, дуй.

– Я никогда, никогда не смогу! Я думала, достаточно выучить, где какая клавиша, как на пианино, – чуть не плачу я.

Но решаю попробовать. Последний раз. Если не получится, брошу, никогда больше не возьму в руки инструмент. И в тот момент, как я, ни во что уже не веря, это решаю, – рождается звук! Он вырывается из раструба и вибрирует, кажется, везде, ощущаю его от корней волос до кончиков ногтей на ногах. Смеюсь от счастья. Лу, ты слышала?

– Видишь, смогла!

Кричу от радости, потом пробую еще раз. Ничего не выходит.

– Не буду больше заниматься. Это для меня чересчур сложно, ничего не получается.

Ив даже не пробует со мной спорить, меня переубеждать, он просто берет в руки саксофон. А я сажусь на кушетку и слушаю музыку, от которой сердце рвется в клочья. Ив играет с закрытыми глазами, перенося меня на мыс Пен-Мен, ровно в то время, когда птенцы чаек под присмотром родителей учатся летать, моя семья уже больше не неполная, у меня уже нет злой мачехи и сестры с двумя лицами, как у бога Януса, нет грустного папы и умершей бабушки… А есть два крыла, которыми я пока не очень умею пользоваться, заботливые взрослые, готовые в любую секунду меня защитить, и бесконечное небо. Я лечу вслед за Жюли, Бобом и Лолой. Лечу над берегом с отвесными скалами, лечу над океаном. Я задыхаюсь от этой музыки. Ив перестает играть.

– Эта вещь называется Amazing Grace. Если будешь заниматься каждый день, сыграешь ее на Рождество.

Мои друзья Жан-Пьер и Моника пригласили меня на ужин, я согласился – сколько можно торчать дома и мозолить глаза Маэль. Когда ты, с июня, была в пансионате, мне, конечно, тебя не хватало, но я мог представить себе, что ты рано или поздно вернешься, и это помогало не раскиснуть, а теперь если что меня и держит, то только бутылка «Мерсье» с твоим голосом внутри и письмо в ящике нотариуса, по возрасту годящегося мне в сыновья.