Элисон Скотч - Теория противоположностей

Уже почти десять, когда мы наконец добираемся до национального парка. На парковке полным-полно трейлеров и автофургонов, а также туристов – как с семьями, так и одиноких хипстеров, которым явно не мешало бы помыться. Все они сверяются с картами, укладывают в рюкзаки мюсли. Одна беспокойная мамаша вытирает физиономию сынишки влажной салфеткой, а бедолага пытается выкрутиться и вопит: «Фу! Хватит! Какая гадость!»

Ванесса сбавляет скорость, я отстегиваю ремень безопасности. Остановиться по дороге она отказалась, заявив, что надо быть на месте к десяти, если мы хотим полноценный поход. Лоб и ладони у меня взмокли от напряжения, в желудке хлюпает, до того противно.

Как я позволила ей себя уболтать? Подумаешь, план Вселенной! Кому какое дело, если я не смогу его изменить? Он сам по себе – полнейшая глупость, неужели кто-то этого не знает? Если бы мне так сильно не хотелось по-маленькому, в жизни бы не вылезла из машины. Но природа требует свое.

– Мне нужно в туалет. Буду через пять минут, – я хлопаю дверью и убегаю, чтобы, если Ванесса и ответит, не услышать ее ответа. Туалет возле домика лесничего просто чудовищный – мыла нет, только обрывки туалетной бумаги да мутное зеркало, в котором я вижу измученное, помятое лицо, когда-то бывшее моим. Неужели я правда так выгляжу? Почему Ванесса молчит? Почему не скажет – рискни попробовать новый увлажняющий крем?

Я хочу распустить волосы и заново заплести в косичку, но потом решаю не заботиться о красоте – мы же просто идем в горы, и там я точно не встречу Шона или еще кого-нибудь. Можно рискнуть и не заморачиваться такими вещами, хотя на самом деле это не такой уж и риск, потому что я и прежде не слишком заморачивалась. Мое лицо в зеркале – наглядный тому пример.

Наглядный, потому что мое сердце замирает – по-настоящему замирает, – когда я, спотыкаясь, выхожу из туалета и вижу, как он, стоя у машины, болтает с Ванессой, будто ничего не изменилось, ничего не произошло.

Он – это не Шон, конечно. Шон слишком занят – слушает инди-музыку с Эрикой Стоппард и обедает с Цукербергами.

Нет.

Это Теодор.

Он ведь должен быть в Новом Орлеане! Я бы в жизни не полетела в Сиэтл, не будь Теодор в Новом Орлеане!

Он поворачивается и видит меня; инстинкт мне подсказывает – бежать. Но в моей крови слишком много адреналина, слишком много для моего мозга, поэтому я застываю на месте, парализованная, слишком потрясенная, чтобы что-то предпринять. Он машет мне рукой, и я должна помахать в ответ, потому что Ванесса кричит:

– Видишь? Это я и имела в виду. Теория противоположностей! Изменить план Вселенной! Ты не справилась, поэтому это сделала я.

Понемногу ко мне возвращается дыхание. Потом начинает работать мозг. И наконец я нахожу в себе силы удрать. Вверх по холму, мимо домика лесничего, мимо семьи с четырьмя детьми, которая и то в лучшей форме, чем я. Я слышу вопль Ванессы:

– Подожди! Стой!

Кто-то из четырех детей подхватывает:

– Подожди! Стой!

Все поворачиваются и смотрят на меня. Но мне наплевать. Я несусь вверх еще добрые две минуты, пока не чувствую, что меня вот-вот стошнит. Вот поэтому мы с Шоном и перестали бегать по воскресеньям.

Я обнимаю колени руками, голову зажимаю между бедрами.

По крайней мере мне удалось вырваться от них, думаю я, по крайней мере, у меня есть несколько минут, чтобы собраться с мыслями. Скажу Ванессе, что у нее нет права лезть не в свое дело, даже если я позволила ей лезть не в свое дело, но не до такой же степени! А Тео скажу, что он не понимает намеков и что если человек не хочет добавлять его в друзья, значит, не хочет с ним дружить.

Но прежде чем я успеваю что-либо сформулировать, я вижу у себя перед носом оранжевые «найки».

– Привет, – говорит он, стоя надо мной.

Я смотрю вниз, на грязь, и думаю: надо было выспаться, надо было причесаться, поправить косичку, чтоб не съезжала влево…

– Я думала, у меня есть хотя бы пять минут.

– Я привык, что ты убегаешь, – заявляет Тео. – Поэтому был готов тебя догнать.

– Ты должен быть в Новом Орлеане, – замечаю я, когда он протягивает мне руку, чтобы помочь подняться, и я принимаю его помощь.

– Ванесса позвонила мне, и я вернулся домой.

– Так просто?

– А почему должно быть сложно? – удивляется он.

– В жизни все сложно.

Особенно в моей, черт бы ее побрал.

– Только если ты сама все усложняешь, – говорит он. – Во всяком случае, я так думаю.

– Ну да. Писать своей бывшей сообщения на «Фейсбуке», чтобы известить ее о раке яичка, – это, конечно, никому не усложняет жизнь.

– Твоя взяла, – он улыбается.

– Мне-то что.

– Ванесса сказала – ты хочешь мне ответить, но сама не рискнешь, – какое-то время он любуется пейзажем, потом смеется. – Господи, когда я произношу эти слова вслух, они так банальны. Я бы никогда в таких выражениях не рекомендовал своим клиентам просчитывать риски.

– Так ты шел на риск?

Он долго молчит, прежде чем ответить. В конце концов пожимает плечами и заявляет:

– Нет. Но мы оба согласимся, что это афера.

Гора Рейнир – действующий вулкан, хотя он уже больше ста пятидесяти лет не извергался. Двадцать шесть ледников, тридцать шесть квадратных миль нескончаемых снежных полей; в ясные дни гору видно аж из Портленда.

Я все это узнала, увязавшись за семьей с четырьмя детьми; после выброса адреналина, заставившего меня удрать и придавшего смелости, чтобы поддержать беседу с Тео, я снова размякла и сбавила скорость до черепашьего шага; плетусь вся красная, надутая, пот стекает с ушей. Я слишком зла на Ванессу, чтоб разговаривать с ней, и слишком сбита с толку, чтобы продолжать разговор с Теодором, так что позволила им вырваться вперед; мы идем по лыжне в семь целых две десятых мили длиной, и мои шансы умереть от остановки сердца составляют примерно пятьдесят процентов.

Мать семейства – классная, бойкая, веселая и гораздо более терпеливая к четырем детям, чем я к Алану Алверсону, не говоря уже о моем собственном (воображаемом) отпрыске. Мы добираемся до плато, и мамаша запихивает брошюру, которую зачитывала вслух, в поясную сумку – такая мне сейчас очень бы пригодилась. На больших пальцах у меня образовались волдыри, и я готова убить за кусок плотной ткани. Почему я не догадалась взять с собой поясную сумку? Будь готов, всегда готов! Почему я не стала скаутом? Почему родители не записали меня в скауты? Добавить этот пункт в список обид. Будь я скаутом, многое сложилось бы иначе.

– Семейное фото! – ревет отец семейства и оглядывается в поисках того, кто мог бы их запечатлеть. Я отвожу глаза, но он не обязан знать о моих проблемах, так что жестом подзывает меня к себе.