Эли Фрей - Город за изгородью

И когда в полутьме они оба слышат звук расстегиваемой ширинки, он наконец-то видит то, что так желал, – испуганный блеск ее глаз.

Брык бьет его по лицу. Вбивает его скулы и нос в черепную коробку. А в голове Архипа обиженно проносится: «За что? Что я натворил?»

Брык отталкивает его от себя.

– Где она?! Что ты с ней сделал?!

Она… Она… Голос доносится будто из-под воды. А потом его словно пронзают стрелой: его опять предал лучший друг. Ханна! Он говорит об этой чертовой мокрице! Брык и Ханна вместе?.. И тут перед глазами Архипа мелькают ужасные картины: как Брык обманывает его, вешает лапшу на уши и бежит к этой мерзавке. Он трахает ее, обнимает, гладит, ласкает… А ей это чертовски нравится. Архип со злостью и отвращением вспоминает, с какой брезгливостью Ханна еще несколько минут назад смотрела на него в трюме. Как вырывалась и кричала. И как потом ее вырвало. Как будто он, Архип, – самый отвратительный монстр из всех ночных кошмаров. В груди клокочет ревность – она предпочла Кита. Архип смог заполучить ее только насильно. А перед Китом она сама с улыбкой раздвигает ноги!

Все вокруг против него.

Кит предал лучшего друга и все это время кувыркался с немецкой дрянью.

Да идите вы все к черту!

Кит залезает в трюм и выводит ее наружу. Крепко обнимает – а она ныряет в его объятия. Тошно от этой ванильности.

Кит уводит ее. Этакий герой, спаситель. А он, Архип, всегда останется для нее монстром.

Он смотрит, как друзья Бобра поднимают его с пола. Кричат что-то про отравление, уносят его с баржи.

Уж не переборщил ли Архип на этот раз? Думал ли он о последствиях, топя в шламе своего бывшего друга?

Да ни черта он не думал.

Все ушли. Остались только он и его стая. Стая тупых злющих псов.

– Пойдемте, парни. Сегодня я хочу напиться.

По Чертоге бесцельно шатается толпа парней. Потертые джинсы, линялые толстовки, в руках – стеклянные бутылки. Они матерятся, прикладываются к горлышкам и громко смеются.

Приличные люди с опаской обходят толпу за километр, зная, что от нее не стоит ждать ничего хорошего.

Один идет чуть спереди. Красивая рубашка вся заляпана бурыми пятнами, светлые волосы в грязевых подтеках, на лице – ссадины и засохшая кровь.

Он кричит и смеется громче всех, пытаясь перебить рвущийся наружу вой отчаяния и полной безнадеги.

Взрыв.

Он никогда не любил родителей так, как любят их другие дети. Не за что их любить – они не сделали Архипу ничего хорошего. Так он всегда считал, вспоминая, как они ничего не дарили ему на день рождения, все время говоря, что денег на подарки нет. Но Архип с тоской наблюдал, как с ближайшей получки мама покупала себе новые платья, а отец допоздна пропадал в кабаках. А он все детские годы мечтал о велосипеде…

Хоть любви в его семьи нет, но есть привязанность. И когда происходит взрыв и объявляют фамилии погибших, он осознает каждой клеткой своего тела, что у него больше нет семьи. Он, как никогда, чувствует себя одиноким.

Отца хоронят в пиджаке. Он совсем не похож на себя. Архип не верит, что он умер. Кажется, что он вот-вот откроет глаза, снимет дурацкий тесный пиджак, останется в излюбленной белой майке. Уйдет домой, будет весь вечер пялиться в телевизор и ругать все и всех.

Мама тоже на себя не похожа. В жизни последнее время она часто была измученной. А тут, в гробу, кажется умиротворенной и отдохнувшей. Это странно.

После похорон он забирается на крышу дома и до позднего вечера сидит там, думая о том, как же ему не хватает сейчас его Брыка. Родители Кита тоже были на шахте – все ли с ними хорошо? Вернулись ли они домой? Архип больше всего на свете сейчас хотел бы пойти к нему, утешить своего маленького друга. Кит любит свою семью. А семья любит его. Если что-то случится с кем-то из них – другие члены семьи тяжело переживут это горе. Они умеют любить, любить просто так, бескорыстно, а семья Бойко всегда любила только собственную выгоду.

Вдруг где-то здесь, на крыше, он слышит чей-то писк. Он идет на звук и подходит к самому краю крыши, к пожарной лестнице. Здесь, между лестницей и крышей, в узкой нише он обнаруживает белую кошку. Мертвую. Рядом с ней, тыкаясь в нее крошечными носами, копошатся и пищат четыре крошечных белых комочка. Судя по всему, кошка исдохла совсем недавно. Слепые детеныши жались к ней, не понимая, что произошло, – почему их больше не греет материнское тепло? От вида этих четырех маленьких котят, пытающихся сосать умершую мать, у Архипа щемит сердце, а на глазах выступают слезы. Он всегда любил животных, в отличие от людей.

Он смотрит на кошку и котят, а внутри все переворачивается: все его представления о мире, вся его ненависть и обида, войны и раздоры, предательство, все то, что столько лет кипело внутри и наполняло его душу, – все это становится таким ничтожным… И с шипением испаряется за секунду, оставляя лишь пустоту и усталость.

Он на секунду задумывается. Смерть родителей… Дохлая кошка на крыше. Вокруг него все умирают, но… Остались четыре маленьких существа, которые нуждаются в любви и поддержке.

Архип снимает куртку, заворачивает в нее найденышей и относит домой.

Он больше не одинок. Теперь у него есть настоящая любящая семья.

Он берет большую коробку, ставит в угол комнаты, стелет туда мягкую шерстяную кофту, укладывает сверху котят. Приносит им молока в блюдце – тыкает их мордашками в молоко, но они лишь жалобно пищат и отворачиваются.

Архип в полной растерянности.

Что делать с такими маленькими котятами? Слепые, беззащитные, они отказываются самостоятельно есть. У Архипа никогда не было животных, родители не разрешали их заводить. Как ему выходить котят? Страшно оставаться один на один с такой проблемой.

Он не справится, ему нужна помощь. Кто сможет ему помочь? На ум приходит только одно имя. Сейчас совсем неуместно обращаться к нему, но больше просить помощи не у кого. Архип быстро надевает куртку, выходит из дома и решительно идет в сторону Старичьей Челюсти.

Бобер открывает дверь. Совершенно не удивляется – как будто ожидал увидеть его на пороге.

Выглядит он неважно – похудевший, осунувшийся, с лицом землистого оттенка.

– А, это ты… Решил довести дело до конца? Плохо сделал свою работу и решил утопить меня совсем? Так и быть, помогу тебе с этим – сейчас только тазик наполню. Или ты решил послушать увлекательные истории о том, как мне делали промывание желудка? Или о том, как вставляли огромную клизму? Друг, она была просто гигантская! Самая огромная клизма на всю больницу. Даже бабуся с диареей и пацанчик с глистами мне обзавидовались, во как!