Алан Силлитоу - В субботу вечером, в воскресенье утром

Он шел вниз по длинной пустынной улице, и сознание его при внезапном порыве свежего ветра прояснилось, в голове стало полегче, и тревоги перестали давить, просто потому что остались позади. Вокруг плясали огни рыночной площади. Его шаги громко отдавались по булыжной мостовой. Из дверей паба тянуло пивом и табачным дымом. Он протиснулся между большими зелеными автобусами, яркий свет которых рвал на части окружающую тьму, и начал пробиваться сквозь толпу людей, скопившихся на Плиточной площади вокруг проповедников Слова Божия и ораторов, вещающих, взгромоздившись на ящики из-под мыла. Вечер образовал в его мозгу щель-убежище, и сейчас он никак не мог стереть из сознания яркую, кроваво-яркую картину: белое тело Бренды, откинувшееся на спинку ванны, и идиотическое лицо Эмлер, которая протягивает ей джин, кружку за кружкой, пока Бренда не вырубается вконец, и жидкость течет у нее изо рта, и она уже не может говорить и не узнает никого вокруг. Это ты во всем виновата, выругался он. Безмозглая сучка.

Он добрался до «Персикового дерева» и заказал двойной ром. Полегчало, простуда уже не донимала, как прежде. Кто-то, безбожно фальшивя, затянул визгливым голосом песню, в дальнем конце зала на сцене закачалась перед микрофоном змееподобная голова. Он, угрюмо поглядывал на спины, вытянувшиеся вдоль стойки, прислушивался к деловитому перезвону монет в кассе и хриплому, пропитому голосу барменши. Неровный, бесноватый голос, уходивший в микрофон, пробивался через клубы табачного дыма и обволакивал Артура, так что ему захотелось вцепиться обеими руками в это чертово горло, исторгающее подобные звуки. Кажется, такое желание возникло не только у него. Артур увидел, как какой-то мужчина пробивается через переполненный зал — «извините, извините» — и направляется к молодому человеку на эстраде. Они заговорили как друзья, случайно встретившиеся на улице. Исполнитель держал в руках сигарету, его собеседник потрагивал лацкан пиджака. Сигарета была не зажжена, и солист вроде бы протягивал ее подошедшему мужчине. И тут совершенно неожиданно последний, казавшийся таким незлобивым, нанес певцу мощный удар в челюсть. Ноги того зацепились за провода микрофона, и при попытке подняться и ответить ударом на удар он снова упал.

Артуру чрезвычайно понравилась эта сцена, и он расхохотался так громко, что едва не задохнулся от боли в ребрах. Возможно, исполнитель так и не понял, что стал причиной всей этой заварухи, наверное, счел себя Джином Отри или Нельсоном Эдди [9] Джин Отри (1907–1988) — американский исполнитель песен в стиле country, чрезвычайно популярный в 30–50-е гг. прошлого века. Нельсон Эдди — американский певец — исполнитель классических партий («Аида», «Богема», «Женитьба Фигаро» и т. д.) и киноактер (1901–1967). . В любом случае не стоило завывать с такой силой, так что поделом ему досталось. Растерянный, с покрасневшим лицом, весь в царапинах и синяках, исполнитель прошел мимо Артура и исчез во вращающихся дверях паба. А с противоположной стороны в тех же дверях, с которых он по-прежнему не сводил глаз, появилась Винни, младшая сестра Бренды.

Она бросила взгляд на стойку, оглядела столики, стоявшие у стены, и расстегнула черное пальто — похоже, ей неожиданно стало жарко. Артур отметил разноцветный шарф, больше похожий на чалму, туфли на высоких каблуках, чулки и черную сумочку.

— Привет, Винни, — окликнул ее Артур, — место найти не можешь?

Она не услышала его. Однажды они уже встречались, это было в прошлом году на дне рождения Джека, когда она часа в два ночи безумно разозлилась на именинника за то, что тот пролил полпинты на лучшее платье Бренды, и, вооружившись кочергой, разбила все стоявшие на столе бутылки и стаканы. Этот разрушительный акт произвел тогда на Артура сильное впечатление, и ему захотелось познакомиться с этой женщиной поближе. Она была лет двадцати пяти, невысокого роста, и Артуру вообще показалось, что размером она едва ли не вдвое меньше его самого. На той вечеринке у Джека он назвал ее Цыганочкой из-за длинных черных волос. Прозвище ее обозлило, и она пригрозила врезать ему, если он тут же не прекратит обзываться. Артур предложил осуществить угрозу на месте, только выйти, чтобы не портить Джеку праздник, но Винни отказалась, заметив, что если он не будет вести себя прилично, она все расскажет мужу, когда тот приедет домой в отпуск из Германии.

— Ну что ж, Цыганочка, — сказал он в ответ.

И эти слова вывели ее из себя, что и стало причиной скандала, положившего конец вечеринке, а облитое платье — это был только предлог.

Он поднялся и подошел к ней.

— Привет, Винни. — Время для «Цыганочки» еще не настало.

Она повернулась к нему и улыбнулась, ничуть не выказывая раздражения, к которому он был готов.

— Ищу кое-кого, — пояснила она.

— Может, он в «Трипе»? — предположил Артур.

— Это она, умник, — огрызнулась Винни.

— В таком случае пошли, пропустим по стаканчику. — Он взял ее под руку.

— Нет, — отказалась она, — надо идти. Я еще не закончила прибираться дома, а завтра вечером приезжает Билл и, если хоть пылинку найдет, закатит скандал и понаставит мне синяков.

Все же Артур уговорил ее присесть.

— Мне джин с апельсиновым соком, — сказала Винни.

— Надолго он в отпуск?

— На этот раз на десять дней, но через месяц опять приедет. Он теперь сержант, в военной полиции служит.

Артур смотрел, как она пьет: ее маленькие пухлые губы недовольно кривились и, казалось, таили в себе некое беспокойство; грудь, большая и непропорционально полная для хрупкого тела, вздымалась под алым свитером. Тронь, словно бы приглашает она, тронь — и не оторвешься. Холмы соблазна. Никогда бы не подумал, что она сестра Бренды. Занятная история случилась в этой семейке двадцать с лишним лет назад. Наверняка какой-то бродячий цыган, торгующий вешалками для одежды, поимел ее мамашу, когда она предложила ему чашку чая, и вот что из этого получилось. Достаточно посмотреть на ее глаза, и косые скулы, и угольно-черные волосы, и нос с горбинкой. Все лучше, однако, чем толстая круглая физиономия с глазками-пуговицами и красными ушами.

— А когда Билл уволится? — заговорил Артур.

— Осталось только десять месяцев. И слава богу. И ему лучше, и мне. А то как будто и не замужем, когда он в армии. — У нее была крохотная симпатичная щелка между двумя передними зубами, благодаря которой рельефно подчеркивалось любое чувство, отражавшееся на ее лице — раздражение, грусть, радость, — эта дразнящая внешняя добавка к ее характеру не давала покоя Артуру.

— Да, — кивнул он, — ну что это за жизнь для женщины? Некому приласкать, некому сводить куда-нибудь, когда ей захочется хорошо провести время. Туго тебе, верно, приходится? Женщине нужно, чтобы за ней ухаживали, а не болтались где-то в Германии. Не могу и никогда не мог понять парней, которые рвутся служить, особенно если они женаты. А если жена такая, как ты, маленькая, сладенькая, то вообще надо быть чокнутым. Бросить тебя одну в Ноттингеме! Не знаю, куда катится мир, право, не знаю. Выпей еще стаканчик, цыпленок, почувствуешь себя лучше. Точно-точно, ты уж мне поверь. Армия — это не жизнь, даже в лучшие времена. Я-то знаю, на своей шкуре испытал. Нет, цыпленок, чем скорее он вернется домой, тем лучше, тогда он сможет о тебе заботиться, как и положено мужику. Найдет работу, осядет, будет каждую пятницу получку в дом приносить. Что еще нужно? Ты напиши ему, скажи, чтобы возвращался как можно скорее, а про армию вообще забыл. Джин с апельсиновым? Ну а я еще пивка выпью. — Артур говорил негромко, и в его тоне не было сочувствия к Винни. Это производило эффект не меньший, чем выпивка: слово цеплялось за слово, образуя единую тему сочувствия к брошенной женщине, которая в какой-то момент начинает жалеть самое себя, и вот тут-то он принимается тормошить ее, забрасывает сальными шутками, подбивает колышки — и называет Цыганочкой, а она довольна и ничуть не против.