Алан Силлитоу - В субботу вечером, в воскресенье утром

Артур ответил, а Берт добавил:

— Одеялом обвязался.

— С него тоже полкроны.

— А что, он больше не гость? — поинтересовался Дейв, бросая в камин два куска угля.

— Гость не гость, а заплатить должен, — отрезала Джейн. — Денег у него хватит.

— А как в таком случае насчет Энни и Берты? — осведомился Дейв. — Или эти две нахлебницы уже заплатили?

— Да, — подхватил Берт, — как насчет этих послушниц? Уж у них-то в кармане всегда найдется несколько монет. Каждое воскресенье в церкви жертвуют.

— Не беспокойся, — сказала Дженни, — заплатят.

Она перехватила Сэма в коридоре и заставила его раскошелиться.

Сменив в тот вечер несколько пабов, они вместе с Адой и Ральфом закончили обход в Железнодорожном клубе. Это было длинное помещение с низким потолком, в котором столики были расставлены, как столы в солдатской столовой, а в одном конце находились бар и музыкальная площадка. Играли в «домик». Артур, Сэм, Берт и Дейв купили фишки и оглядели своих соперников. В самый драматический момент игры внезапно вскочил какой-то мужчина в кепке и заорал, словно резаный: «Домик!»

— Вот черт! — ахнула Ада. — Всего двух ходов не хватило.

— А мне одного, — сказал Артур.

— Не повезло, — согласилась она. — Мог бы бутылку виски выиграть.

В половине одиннадцатого семья покинула клуб, пересекла железнодорожный мост и направилась домой. Пальто кое-как побросали на кухонный стол — вешалки в передней и без того прогибались под тяжестью одежды. Пиво — взрослым, оранжад — детям (шестнадцать лет — пограничный возраст). Что кому, определяла у бара в гостиной Джейн. Битти, долговязая и шумная, устроилась вместе с Колином на кушетке; Эйлин, Фрэнсис, Джун и Алма расселись на стульях у окна и пытались, бросая вызов всем остальным, затянуть гимн оппозиции. Артур, Сэм, Берт и Дейв господствовали на пространстве вокруг камина, Ральф, Джим и Ада стояли около двери. Энни и Берта разносили сэндвичи с мясом, Фрэнк, двадцатидвухлетний сын Битти от первого мужа, уговаривал свою невесту выйти наружу и сунуть два пальца в рот. Гарри, Юнис и какая-то девица в хаки заняли еще одну кушетку, а многочисленные дети жались к ножкам стола, чтобы их ненароком никто не задел. Алма, пятнадцатилетняя девушка с каштановыми волосами, в хлопчатобумажном платье с глубоким вырезом, обнажающим округлую белую грудь, стала честной добычей Берта, который потребовал расплатиться поцелуем под омелой. Но когда он попытался заставить ее поцеловаться с Сэмом, она выбежала из дома. Лопнули воздушные шары, под потолком затрепетали разноцветные ленты. Берт прокладывал себе путь через комнату, размахивая зажженной сигаретой. Общий шум заглушил голос Джейн, воинственно нападавшей на Джима:

— Не верю. Ты все врешь. Попридержи язык, сучонок.

Берту удалось заставить Энни и Берту поцеловаться с Сэмом под омелой, и Берта спросила, напишет ли он ей из Африки.

— И передай привет своей девушке, ладно? — добавила она, и от выпитого у нее так подернулись влагой глаза, что в левом даже не стало видно небольшого косоглазия.

— Хорошо, — сказал Сэм, — непременно передам.

Ада спросила, понравилось ли ему, как у них дома отмечают Рождество, и он торжественно ответил, что очень понравилось.

— И ты все расскажешь Джонни, когда вернешься? — настаивала она.

— Непременно, — заверил ее Сэм.

— Жаль, что Джонни нет с нами, — продолжала она. — Он такой хороший мальчик. Никогда в жизни дурного слова мне не сказал. Помнится, однажды какой-то тип что-то сказал мне на Уотервэй-стрит, так Джонни гнал его по всей улице. Тот тип успел вбежать к себе в дом и запереться, но это не остановило нашего Джонни. Он начал колотить в дверь ногами и не переставал, пока тот не сдался — из страха, что Джонни ее вышибет. И тогда наш мальчик принялся гонять его вокруг стола и, наконец, поймал и размазал по стенке. После этого он стал для меня как сладкий пирожок.

Ада протянула Сэму кружку пива и поцеловалась с ним под омелой.

— Держу пари, — крикнула Битти, — ей не впервой целоваться с черным.

Кто-то высказал предположение, что Ральфу это может не понравиться — будет ревновать.

— Да какая там ревность, — возмутилась Ада, — Сэм мне как сын.

Снова с оглушительным треском лопнули воздушные шары, и девушки завизжали.

— Так тебе нравится Англия? — спросила Джейн, которая на несколько минут выходила их комнаты.

— Очень нравится, — заплетающимся языком ответил Сэм.

Она закинула ему руки на шею и поцеловала, повернувшись спиной к двери, где стоял, судя по лицу с трудом себя сдерживая, ее муж. Две девицы ушли домой, Эйлин и Фрэнсис уложили кого-то из детей спать. Фрэнк наконец-то вытащил свою невесту на улицу, где ее благополучно стошнило. Юнис ушла с Гарри. Энни и Берта оделись и пошли домой. Джейн и Джим сидели на диване с пустыми стаканами в руках: одна была мрачна, другой подавлен. Сэм заявил, что идет спать, встал и снял со спинки стула свой пояс. В комнате вдруг стало тихо. Джейн медленно поднялась с дивана и, сердито сжав губы, впилась взглядом в мужа.

— Попробуй еще хоть раз сказать про меня то же самое, — громко сказала она.

Артур заметил, что она сжимает в руке пивную кружку.

— А что он такого сказал? — обратилась ко всем Ада.

Ничего не ответив, Джейн разбила кружку о лоб мужа. От удара у того образовался глубокий, в полдюйма, порез. Брызнула, а потом потекла струей, впитываясь в ковер, кровь. Он стоял неподвижный, как статуя, и не издавал ни звука. Кружка выпала у нее из рук.

— Попробуй еще хоть раз обвинить меня в этом, — повторила она дрожащими губами.

— За что ты меня ударила? — выговорил наконец Джим голосом, в котором изумление смешивалось с тоской и горечью.

— В следующий раз последишь за своим языком! — выкрикнула Джейн, отступая при виде такого количества крови.

— Да что я такого сказал? — взмолился он. — Объясни мне или кому еще, что я сказал.

— Поделом тебе, — отрезала она.

Дейв усадил Джима на стул. Артур сходил в посудомоечную и смочил под краном чистый носовой платок. Сэм пока держался, но, казалось, вот-вот ноги у него подогнутся. Артур плеснул ему в лицо холодной водой, и он несколько оживился. Потом Артур прижал влажный носовой платок ко лбу Джима, испытывая необычное и радостное ощущение оттого, что вновь оживает, как если бы все то время, что прошло после драки с армейскими, он пребывал в безвоздушном пространстве. Да, говорил, он себе, ты с тех пор и не жил вовсе и только теперь очнулся, готовый преодолеть любые преграды, победить любого мужчину или женщину, которые попадутся на пути, весь мир перевернуть, если начнет слишком уж досаждать, перевернуть и разнести на куски. Треск стекла, разбивающегося о лоб Джима, звучал и звучал в его сознании.