Еремей Айпин - Клятвопреступник. Избранное

Огонь был как бы в кольце: с трех сторон река, с четвертой — человек. На мшаннике он сбивал пламя ветвистой елочкой. Следил, чтобы поблизости не было деревьев — огонь пересекал по веткам.

По лицу потоком струился пот, заливал глаза. Подняв голову, он увидел человека в телогрейке и светлой кепке. Тот окапывал пожар.

«Здесь это ни к чему, — подумал охотник. — Не поможет…»

Он выпрямился и крикнул:

— Деревом надо тушить, елку возьми! Смотри!..

Теперь он не делал ни одного лишнего движения, ни одного неточного хлопка по пламени, ненужного шага или поворота. Он не чувствовал усталости, он гордился своим превосходством над человеком, приехавшим из города, где нет таких лесов, таких деревьев и такого неба. Здесь, в тайге, он был намного грамотнее…

Наконец вышли на берег реки, огонь остался в кольце.

Оба вздохнули и спустились к воде умыться.

— Зовут меня Федором Петровичем, — сказал приезжий. — Короче, Петрович.

— Коска, значит Константин. Появилась седина — прибавили «ики», старик, значит, пожилой человек, — ответил охотник.

— Ну, значит, я тоже ики, видишь, и у меня седина, — улыбнулся Федор Петрович.

Коска узнал Петровича — тот, худощавый, что отправил его на вертолете в райцентр.

— Как сюда попал, на пожар-то?

— Ездил на сорок вторую скважину. Вижу, горит. Решил посмотреть. Увидел тебя, ну и…

— А-а, спешишь?.. Так езжай, Петрович, я тут за огнем присмотрю. Скоро дождь пойдет, потухнет.

— Откуда знаешь про дождь, батя?

— Вон туча — затяжная, наверное, будет — два дня или больше. И плечо болит — к худой погоде…

— Отчего болит-то?

— Железо там.

— На охоте?

— Не… Под Ленинградом. В сорок третьем…

— Под Ленинградом? Я ведь тоже с самого начала войны там… И семья…

Петрович как-то странно кашлянул и замолчал. Засобирался в путь. На прощание скороговоркой сказал:

— Так ты, Константин, приезжай к нам. Ружье заберешь, обласок.

— Приеду, спасибо.

— Ну, будь здоров!

— Йим улым! [5] Йим улым — до свидания (хант.)

Коска долго смотрел вслед Петровичу. Ему опять вспомнились далекие годы и свои нелесные сны.

В Сибирь Федор Петрович приехал из Ленинграда сразу после войны. Был лесорубом, работал в приисковой геологической партии, затем стал буровым мастером. За его плечами не одно лето в таежной глуши, не одна зима с жестокими морозами и два месторождения нефти.

Встреча с охотником далеким эхом отозвалась в его сердце.

Это было в годы войны на холодной вьюжной Ладоге. В кузове попутного грузовика рядом с ним сидел солдат с прокуренными усами. Чтобы скоротать время, они разговорились. «У нас на Оби бывают такие холода, что деревья ломаются, — рассказывал попутчик. — В такой день об охоте и не думай: снег очень шумит. Зверь далеко слышит.

Рыбачить тоже плохо: лунку выдолбишь, невод под лед не успеешь спустить, как ее ледяной корочкой затянет. Особенно в тиховодье… Вот фрица бы в такой холод — хорошая приманка для песцов выйдет… У нас перед войной колхоз организовали. Школу в деревне открыли. Хорошо жил народ, дружно. Охотником я был, а теперь снайпером стал…» — Замолчал. Разорвался снаряд, потом второй, третий. Петрович и сейчас помнит, как ледяная вода словно парализовала его — все тело окаменело и стало тяжелее свинца. Смертельный холод рванулся от ног к сердцу. Вцепился в кусок льда, но продержался недолго — потянуло ко дну. «Конец!» — резануло в мозгу. Тут он услышал напряженный голос попутчика: «Держись! Держи веревку!» На морозе шинель Петровича превратилась в ледяной панцирь. «Кровь… Да ты, никак, ранен?» — бормотал его спутник, расстегивая полушубок. Очнулся Петрович в санитарной палатке.

Когда он выписался из госпиталя, в кармане нашел веревочку, сплетенную косичкой… Та веревочка долго хранилась в нагрудном кармане его гимнастерки, но потом куда-то исчезла, потерялась… Потом он показал старику буровую, говорил о нефти, о будущем таежного края.

— Дедушка, иди к нам верховым, всю тайгу увидишь с высоты! — шутили рабочие в замасленных робах.

— Мне на земле хорошо, отсюда я больше вижу, — отвечал с улыбкой охотник, прищуренным глазом поглядывая на вышку.

— Он ко мне пойдет заместителем! — улыбнулся Петрович, похлопав охотника по плечу.

— По какой части?

— По научной! — серьезно ответил мастер. — Природа и люди…

— Соглашайся, дедушка, с нами не пропадешь! — весело предложил молодой чумазый дизелист. — Я ведь тоже потомок охотника…

— Мув нэма? — спросил старик.

— Я, деда, по-хантыйски не понимаю, — сконфуженно признался парень. — Сирота я, в детдоме воспитывался.

— Как зовут? Имя твое как?

— А, Митька. Дмитрий.

— Грех родной-то язык не знать, — покачал головой Коска. — Эх, времена-то какие…

Федор Петрович взял его за руку и, увлекая в балок, протянул мечтательно:

— Вре-ме-на-а!.. Вот откроем на этой площади нефть — еще одно месторождение будет. И это все на твоей земле, батя. Предки твои ходили по тайге и не знали, что у них под ногами такие сокровища!

— Э-э, всех рыб-зверей разгоните, где охотиться?

— Искусственные меха пойдут, из нефти.

— Почему тогда все покупают шкурки из тайги?

— Верно, батя, — проговорил Федор Петрович. — Все верно, но у каждого времени свои дела, свои люди. Тут ничего не поделаешь.

И добавил:

— В одном ты, пожалуй, прав, — беречь надо природу, с умом подходить, — но все же завтра будет лучше, чем сегодня. На этом жизнь наша держится.

— Э, да завтра, может, меня не будет, — ответил охотник, вспомнив обугленный кедр-гигант. — Это не так важно. Я хочу, чтобы всем хорошо было, понимаешь?! Я что? Я уже отжил свое…

— Хитер, хитер ты! Чтобы волки сыты и овцы целы?! У тебя, Константин, светлая голова — попытайся все-таки понять наше нефтяное время!

Коска неопределенно хмыкнул, понизив голос:

— Скажи правду, Петрович, — от нефти пропадет рыба?

— Стараемся, чтоб не пропала… Не думай, что ты один о природе печешься…

С этого дня Коска стал часто наведываться на буровую: ему не нравилась нефть, зато нравились люди. С веселым и беззаботным Митькой его связывали кровные узы. Толковый парень, думал он, глядишь, совсем нефтяным человеком станет, тоже неплохо. Свой человек при нефти будет. Пришелся по душе и немногословный мастер Федор Петрович, который разговаривал с ним, как с равным себе, был искренним. Коска ценил это выше всего.

Однажды Федор Петрович, когда провожал Коску на берег (тот торопился, не долго и побыл на буровой), увидел на обласке котелок в берестяном футляре, украшенном витиеватым узором. На ручке котелка болталась веревочка. Она была сплетена косичкой из трех толстых ниток. «Где я мог видеть такую веревочку?» — соображал он. А ведь видел, видел… Неужто… Нет, невозможно…