Людмила Петрушевская - Спасибо! Посвящается тем, кто изменил наши жизни [сборник]

– Репетитором работать, с его дипломом?! – возмутилась Анна Дмитриевна. – Ах не надо. Я потом устроила Павла к себе в министерство, хоть он и сопротивлялся. Правда, Алиночка, его жена, совершенно его не поддерживала… Не женщина, а самый настоящий кисель!

«Точно, Алина. Помню, Павел еще сказал, что с Алиной его познакомила мать. Познакомила и обещала, что подарит сыну квартиру, если он женится на этой девушке… Анне Дмитриевне, получается, удалось найти сыну идеальную невесту! Или хотя бы внешне – идеальную!»

– Но коса-то у нее имелась? – с интересом спросила я.

– Что? Какая коса? А да, коса у Алиночки была, потом состригла она ее, ну невозможно же с этой деревенской прической в наше время ходить! Кстати, после родов Алина растолстела и никак не могла в прежнюю форму вернуться. А Павел – красавец, если ты помнишь, на него всегда девушки внимание обращали… И вечно у нее депрессия, вечно она не в настроении, ей все плохо!

Я вдруг вспомнила очередной кусок нашего последнего разговора с Павлом. Он действительно что-то там рассказывал о работе в некоей государственной конторе. При этом, смеясь, все время упоминал о каких-то девицах, работающих рядом. Поведал о секретарше, бегающей за ним, затем о кладовщице молоденькой, что была от него без ума… Я его спросила еще: «Павел, разве тебя жена не ревнует?» А он ответил со смехом: «Еще как ревнует, но я же мужик…» Собственно, не от этого ли было все время плохое настроение у Алины, его жены? Потом Павел принялся рассказывать о сыне, о том, как он с ним обращается… Словом, на месте Алины любая женщина впала бы в депрессию!

– Они развелись? Алина и Павел? – спросила я.

– Вот, я же чувствую, что ты к нему до сих пор неравнодушна! – расцвела Анна Дмитриевна. – Конечно, развелись потом. Когда Владу было семь. Влад – внук. А потом что она сотворила, эта ужасная женщина… – Настроение у моей собеседницы резко сменилось, она помрачнела. – Хитростью, ты представляешь – хитростью – вывезла Влада из страны в Америку и пропала там с концами! Не звонит нам, не пишет, ни-че-го.

– А я слышала, что Павел бил сына. Это правда?

Анна Дмитриевна замолчала. Потом пожевала губами. Теперь она смотрела не на меня, а куда-то в сторону. «Значит, правда. Значит, мне не показалось тогда! – подумала я с отвращением, с тоской. – Бедный мальчишка этот Влад! И бедная неизвестная мне Алина с косой, которую пришлось состричь. Что же там такое происходило в их семье, что эта Алина сбежала с сыном в другую страну и до сих пор от нее ни слуху ни духу!»

– Ты людей-то не особо слушай… Все-то они переиначат, – наконец, скрипучим, совсем старческим, больным голосом произнесла моя собеседница. Потом продолжила опять бодро: – Ты, наверное, хочешь спросить, жалею ли я о том, что вас с Павлом развела? Жалею, да. Теперь понимаю, сколь ошиблась в тебе. Ты – себе на уме, я теперь вижу. Ты – как я, только похитрее. Вот ты – смогла бы взять Павла в оборот – незаметно так, по-умному. Наставила бы его на путь истинный. Не позволила бы ему шляться не пойми где. Сейчас ведь не работает он, опять живет у какой-то… Господи, да что я говорю! – вновь расстроилась она, достала платок из сумочки, промокнула им глаза. – Ладно, пойду я, чего рассиживаться. Нет, не надо, сама.

Анна Дмитриевна, держась за спинку кресла, встала на ноги, грузно зашагала по коридору прочь.

Я осталась сидеть на месте, пытаясь осмыслить то, что услышала только что.

Вот, оказывается, чем закончилась битва властной матери и ее непокорного сына (а Павла не нельзя было назвать в полной мере «маменькиным сыночком», подчиняющимся воле родительницы). Бедная безответная невестка, которая долго терпела мужа-садиста, изменяющего ей… Терпела до последнего, потом сбежала. И бедный мальчишка, которому доставались от отца тумаки…

Интересно, если бы Павел выбрал тогда меня, а не свой иняз – как сложилась бы наша с ним жизнь?

Да ужасно бы сложилась – тут же ответила себе я. Характеры-то не переделаешь. Из обидчивого задиры он не превратился бы в кроткого ангела. И я бы не стала терпеть мужа, который бы позволял себе подобные вещи… Я бы войну устроила, точно. Да я бы убила человека, который поднял бы руку на моего ребенка! Да я бы…

Хотя нет. Никого бы я не убила. И терпела бы. И надеялась бы переделать мужа. В те времена многие женщины готовы были терпеть подобное. Это сейчас мир изменился, сдвинулось что-то в головах у людей.

Это я, теперешняя, спустя много лет наконец научилась разбираться в людях, в отношениях. И поняла кое-что. Например, то, что счастье – это дар. Его не угадаешь, не вычислишь, его нельзя заслужить или вымолить… А вот несчастливую судьбу – пусть и не всегда, но предсказать можно.

Я повторила бы судьбу Алины, если бы осталась с Павлом. Это точно. И писательницей бы я тоже не стала, ведь профессия эта требует максимальной поддержки от близких. А какая поддержка от Павла, от властной свекрови? Да и не до творчества, когда выживать приходится.

Словом, свяжи тогда я свою судьбу с Павлом, стала бы я жизнью битой теткой, скучной и пустой, с выпотрошенной душой.

Но это я только сегодня поняла.

Я посмотрела Анне Дмитриевне вслед – женщина уже почти добрела до конца коридора. Еще миг – вот и она скрылась за поворотом.

Наверное, большинство юношеских увлечений похожи на болезнь. Которой обязательно надо переболеть. Чтобы потом, после всех мучений и слез, дышалось бы уже легко. Только, главное, не получить потом осложнений. Чтобы сердце, живое, не потеряло бы способности радоваться – каждой мелочи, самым обычным вещам… Останься я тогда с Павлом – то брела бы этим утром по парку, не замечая ни солнца, ни ярких гроздьев рябины, ни инея на траве.

Как же хорошо, что воля Анны Дмитриевны разлучила нас с Павлом. Все хорошо, все чудесно. Надо жить, и радоваться, и больше не искать нигде подвоха.

– Спасибо, – прошептала я в конец коридора. Туда, где только что исчезла за поворотом эта женщина.

И я вздохнула с облегчением.

Можно с уверенностью сказать, что все люди делятся на тех, кто любит и ждет книги Марии Метлицкой, и на тех, кто, по досадному недоразумению, о них пока не знает. Мария умеет видеть счастье в мелочах и донести до читателя это удивительное ощущение, которое способно помочь в тяжелый момент, прибавить нам сил и спасти от отчаяния.

У меня был замечательный отец. Лучший отец на свете. Все завидовали мне. Еще бы! Он был высок, широкоплеч и бесконечно красив.

Он был щедр и великодушен. Конечно, он был смел и справедлив. Умен и блестяще образован. Словом, он был прекрасен. О таком отце можно было только мечтать. Он был остроумен с моими подругами и приветлив с моими кавалерами. Он никогда не ругал меня – ни за ложь, ни за двойки. Просто спокойно объяснял, что к чему.