Алексей Яковлев - Внутренние новеллы

— Мы, лучше поедем на Кавказ, потому что всякий русский поэт должен побывать на Кавказе. Мне это сказал один нефтяник с Крайнего севера…

— Ой, что я придумала! — взвизгнула Лилия. — Подождите.

Она куда-то метнулась и прибежала с карандашным портретом усатого мужчины в костюме, подписанного большими буквами ТОВАРИЩ СЛЕДОВАТЕЛЬ. В центре комнаты стоял круглый стол. Над ним лампочка голая на шнуре черном. На столе сумка хозяйственная, тоже черная. Лилия села за стол, держа портрет на вытянутых руках справа от себя.

— Как будто я Ольга. — сказала Лилия. — А в сумке магнитофон, и они все слышат, о чем мы говорим…

Голоса доносились из черной хозяйственной сумки.

Высокий мужчина с черными усами засунул в нее руку, раздался щелчок, голоса смолкли.

— Подождите, — запротестовала женщина, сидевшая рядом с ним у стола. — Это еще не все. Там дальше есть слова, свидетельствующие о том, что виноваты оба. Они препираются, как сообщники, которых на месте преступления накрыла тень правосудия.

— Я понимаю вашу реакцию, Ольга Олеговна. — устало сказал усатый мужчина. У вас на голове шишка. Все-таки он попытался. — Мужчина кивнул в сторону сумки. — Но у вас слишком хорошая реакция, опять же мои уроки греко-римской борьбы не прошли даром. Но в этом нет криминала, увы, каждый взрослый мужчина — параноик, и хочет убить свою любовницу. Почитайте Кодекс.

— Я его знаю не хуже вас. — возмутилась женщина. — А Иркутск? Да одного Иркутска достаточно…

— А таинство исповеди? — мгновенно отреагировал ее собеседник. — Оно священно Ольга Олеговна, священно. — Женщина побледнела. — И мы никому не позволим забыть об этом.

Ольга, высокая, даже сидя на стуле, ссутулилась и подтянула колени к подбородку.

— Как же я, дура, не догадалась. — прошептала она. — Вы православный.

— Разумеется, — улыбнулся мужчина. — Я ведь полковник.

И он снова запустил руку в черную сумку.

— Каждый русский поэт должен побывать в Русской православной церкви. — произнес Валентин. После короткого периода эйфории, вызванного коктейлем из «Каберне-Совиньон», пива и реланиума, им снова овладело смятение. Мне было хорошо, я только отметил, что хозяйка квартиры куда-то подевалась. Но Валентин сказал, что это даже к лучшему, и что Лилия сразу показалась ему подозрительной: подошла на улице, спросила «вы тот самый Валентин?», привела сюда.

— Концы с концами не сходятся. — у меня в желудке захлопало крылышками нехорошее предчувствие. — По ее словам, это ты к ней пришел. Ты ведь любишь тетенек без башни, я знаю.

Валентин вскочил на ноги, опрокинул пустые бутылки и бросился к вешалке. Потом вернулся в комнату, чтобы поторопить меня к бегству:

— Это засада, Андрюха, она колдунья. — кричал он, дергая меня за руку, потому что тело мое странно обмякло. — Ты ведь тоже повел себя так, будто знакомы.

Я был не в силах ответить, но смутно вспоминал, что он прав.

— Берем такси, едем в церковь. Там нас поймут. — продолжал шуметь Валентин, подталкивая меня к двери. — У меня все еще есть деньги!

За рулем таксомотора сидел угрюмый водитель в черной кожаной куртке со множеством блестящих металлических нашлепок. На голове у него был платок, повязанный a la пират. Черные очки завершали облик крутого перца. Когда мы уселись в авто, он до предела выкрутил магнитофонный регулятор громкости. Ехали молча, размазанные рок-н-роллом по заднему сидению. Я раньше думал, что все таксисты слушают песню про поручика Голицына, и поделился этой мыслью с Валентином.

— А я рокабильщик, из группы «Блуждающие чакры». - сказал водитель. — Знаете?

— Нет. — ответили мы хором.

— Хо! Наша банда даже в Питере выступала, в приходе Элвиса Пресли. Там получили инструкции: больше самоиронии, парни. А нам по хрену, мы крутые. — он говорил сквозь зубы. — Сегодня играем в «Вавилоне». Приходите с гирлами.

— Не, мы в церковь..

— Да понял уже. Хо!

Расплатились, вышли. Неоновая вывеска церкви была совсем рядом. У входа хохотали юродивые. Мы показали им шиш и прошли внутрь. Посреди зала стоял, облокотившись на алтарь, молодой плечистый поп.

— Can I help you? — обратился он к нам с явной издевкой в голосе. — Желаете собороваться? а может, рукоположить вас?

— Я в армрестлинге не силен. — робко ответил я.

— Ну так и проваливайте, — усмехнулся поп. — Грядет Зверь, и нам тут слабаки не нужны.

Валентин встрял в нашу мирную беседу и спросил у батюшки, как, по его мнению, звучит хлопок одной ладонью по морде. Батюшка с готовностью засучил рукава, а затем свистнул двумя пальцами.

— Вам, ребята, надо было к католикам пойти. — сказал он, а затем провел мощный директ в середину моей грудной клетки. Трубы последних времен зазвучали у меня в голове. Как бы сквозь мутное стекло видел я Валентина, бодающего батюшку в живот, но, поскольку сзади его щекотали юродивые, он вскоре обессилел от смеха и упал на пол, где через батюшкины сапоги и умылся кровавыми слезами.

Мы вышли из церкви умытые, перевязанные, чинно осенили себя крестным знамением и направились в сторону костела.

Там отпевали усопшего, хорошо нам знакомого молодого паписта из местных татар. Покойный лежал в красивом гробу, хитро постреливая глазками. Католический фазер, напротив, выглядел несчастным и фрустрированным от того, что его прихожане тусуются вокруг гроба, чем-то обмениваясь. Мы совершенно потерялись в этой суете, но, к счастью, заметили Анатолия, который нам объяснил, что на похоронах выгоднее всего можно обменять доллары. Попросил не отрывать его от дел, так как именно сейчас котировки необычайно высоки. Но мы пали ему в ноги, требуя исповеди. Он колебался. В конце концов иудео-христианское в нем одержало победу над жидо-масонским, и он сделал знак следовать за ним. Втроем, крадучись, мы вышли из храма. На улице, за углом, в полной темноте мы признались в убийстве своих жен и последующей изнурительной для мозга мастурбации. Он, добрый человек, отпустил нам грехи, мы по очереди приложились к горлышку последней бутылки «Каберне», и Анатолий заспешил обратно в церковь досматривать свой сон.

— Ну вот, — сказал Валентин, когда мы спустились с горы на площадь Ленина и разбили пустую бутылку о гранитный ботинок Ильича. — Совесть чиста. На душе легко. С рук сошло. Я снова чувствую стремление к полу прекрасному. Тут неподалеку есть одно местечко…

— Ты имеешь в виду женское общежитие n…? — поинтересовался я.

— Конечно, — ответил мой товарищ и спутник. — Только ты стал прозаичен чрезмерно. Это не общежитие, а остров сладкогласых сирен. И я не понимаю, почему бы двум древним грекам не высадиться на этот остров?