Елена Артамонова - Исповедь Дракулы

– Приведи их сюда. И приготовь все для казни.

Я спрыгнул с коня, подошел к дымящимся развалинам, отпихнул ногой обгоревшую головешку… За спиной дружно стучали молотки – мастера строили предназначенную для заговорщиков виселицу. В памяти возникло невинное лицо Влада-Монаха. Искусство дипломатии и политических игр давалось мне нелегко, – я уверенно чувствовал себя на поле боя, но во время светских бесед с улыбчивыми, смотревшими прямо в глаза людьми часто проигрывал, проявляя излишнюю доверчивость. Полубрат обманул меня, он с самого начала не сомневался, что обманет, поскольку считал слабаком, не способным отказаться от привязанностей и воспоминаний. В чем-то он был прав, а в чем-то ошибался…

Общаясь с саксонцами, я держался, как учтивый европеец, письма писал исключительно на латыни, однако не только Запад, но и Восток многому научил меня. Я хорошо помнил османских «учителей», побоями и издевательствами внушавших заложнику свои истины. Кое-чему следовало учиться и у них, например, следовать давней традиции пиров на поле боя, среди непогребенных тел врагов. Три дня султан Мурад пировал среди мертвецов на Косовом поле, и память об этом пиршестве до сих пор не померкла, накрепко отпечатавшись в памяти людской. Жестокость внушала страх, страх – уважение. Иной язык был просто непонятен большинству людей. Поддерживавшие заговорщиков саксонцы не понимали добрых жестов и щедрых обещаний, они принимали меня не за того, кем я был на самом деле. Настало время преподать им, а особенно Монаху, хороший урок.

– Драгомир, прикажи накрыть стол неподалеку от места казни. Я хочу, чтобы во время трапезы присутствовали «радушные хозяева».

– Слушаюсь! – в глазах Драгомира сверкнул азарт. – Будет сделано в лучшем виде!

Присутствовавший при разговоре боярин Гергина посмотрел на нас с удивлением, хотел что-то сказать, но промолчал. Я резко отвернулся, не решившись посмотреть ему в лицо. Подозрения отравляли жизнь, разъединяя людей. Гергина верно служил своему воеводе, но в его жилах, как и в жилах Влада-Монаха, текла кровь князей из рода Басараба, и это навевало недобрые, черные мысли. Тем временем стража вытолкнула вперед пленных заговорщиков – около десяти человек в покрытой копотью одежде. Некоторые из них были ранены. Я смотрел в перепачканные кровью и сажей лица, пытаясь понять, что именно вынудило этих знатных, живших в спокойствии и достатке людей идти против князя. Корысть? Старые обиды, о причинах которых я не подозревал? Впрочем, теперь мотивы поступков уже не имели никакого значения. Заговорщики совершили роковую ошибку, и на их примере я собирался продемонстрировать, что бывает с теми, кто недооценивает валашского князя Влада Дракулу.

– Может быть, у кого-то из вас есть, что сказать в свое оправдание? Может быть, у вас имеются весомые аргументы, объясняющие, почему вы осмелились выступить против своего князя?! – возвысил я голос. – Может быть, ты, Шандру, объяснишь, почему укрывал в своем доме самозванца, претендующего на трон?

Пленники молчали. Они понимали, что у заговорщиков, посягнувших на власть, нет шансов на спасение. Десятки пар глаз: воинов, местных крестьян, собравшихся со всей округи, оставшаяся без господина челядь, заплаканные женщины, состоявшие в родстве с Шандру, сами заговорщики, пристально и, кажется, даже не мигая, смотрели на меня. Все знали, какие слова услышат, но пока приговор не прозвучал, еще оставалась хрупкая грань, отделявшая жизнь от смерти, еще жила надежда.

– Я, Влад Воевода, милостью Божьей господин всей Валашской земли, признаю тебя, Шандру Лысый, и твоих людей виновными в государственной измене, а также в укрывательстве опасного заговорщика и приговариваю к смертной казни через повешенье.

Пронзительно и надрывно, как подбитая птица, закричала какая-то женщина, приговоренных потащили к виселице, а я направился к наспех сколоченному из обгоревших досок столу, где стояло скудное угощение – краюхи хлеба и дорогое вино из подвалов хозяина усадьбы.

Застолье началось, и, сидя среди своих приближенных, я следил за ходом экзекуции. Несомненно, слухи об этой пирушке очень скоро распространились бы по всей Трансильвании, а потому заранее следовало позаботиться о надлежащем эффекте. Говоря с Гергиной, Драгомиром и другими приближенными, я старался поддерживать шутливый тон, создавая атмосферу приятного времяпрепровождения. Пока мы болтали, наблюдая за тем, как превращаются в тряпичных кукол повешенные, произошел небольшой инцидент, свидетельствовавший о неумении добровольцев, исполнявших обязанности палачей, и изрядно повеселивший нашу, уже начавшую пьянеть компанию.

Обладавший грузной комплекцией Шандру забился в конвульсиях, болтаясь на веревке, его шея неестественно вытянулась, а голова от резкого рывка неожиданно отделилась от туловища. Обезглавленное тело тяжелым мешком шлепнулось под ноги растерявшихся палачей, основательно забрызгав их кровью.

– Толстякам и жить нелегко, и умирать тяжеловато, – заметил худощавый Гергина, вновь наполняя кружку вином.

– Просто наш дорогой господин Шандру потерял голову от забот, выполняя долг гостеприимного хозяина, – откликнулся Драгомир.

Я засмеялся. Мне действительно становилось весело, когда я представлял невинное лицо «святоши-монашка», узнавшего о такой курьезной смерти своего ближайшего сподвижника. Впрочем, это было только началом веселья. Завтра с рассветом я планировал начать карательный рейд по всей территории Фэгэраша, огнем и мечом освежая память его жителей, позабывших, кто на самом деле является их князем. Им следовало показать, что ни венгерский король, ни торгаши-саксонцы не в состоянии защитить смутьянов от праведного гнева подлинного хозяина этих земель. Отныне имя Влада Воеводы должно было внушать страх всем, кому приходила в голову мысль противиться его воле.

Тела казненных давно застыли в неподвижности, красные отблески вечерней зари, сулившей ветреный день, окрасили небо, а пир у подножия виселицы продолжался, хмельные голоса и смех нарушали величественное безмолвие гор.

Хмурое, серенькое мартовское утро предвещало начало обычного, полного забот дня. Впереди ждало заседание боярского совета – продолжение незаметной для глаз непосвященного борьбы, начавшейся с того самого момента, как я взошел на престол Валахии. Если западные союзники критиковали меня за сближение с Портой, то валашские бояре, сами имевшие тесные отношения с османами, именно из-за этого терпели мою власть, не одобряя остальные аспекты политики и подозревая, что в основе своей она направлена против них. Приходилось лавировать, подыгрывая знати, и окольными путями продвигаться к цели. Такова была судьба князя, еще не имевшего достаточно сил, чтобы заставить всех играть по своим правилам. Нынешнее заседание было посвящено отчету о недавней, уже второй по счету поездке в Османскую империю. Тема была неприятна. Унизительная повинность передачи ежегодной дани султану и так крайне раздражала меня, а тут еще надо было заново пересказывать боярам подробности выполнения бесславной миссии.