Борис Григорьев - Рассекречено внешней разведкой

По окончании фестиваля группа сотрудников посольства, в том числе и автор этих строк, были награждены оргкомитетом памятной медалью «За мир и дружбу».

Не столько по службе и по прикрытию, сколько по чисто гуманным соображениям я уделял большое внимание в своей повседневной практике работе с нашими соотечественниками, значившимися в официальных документах «перемещенными лицами». Таких в Австрии проживало десятки тысяч. Я не делил их на «белых» и «красных», всех считал соотечественниками и стремился в меру сил и возможностей облегчить их нелегкую участь на чужбине. Мне было известно, что пренебрежение к моим соотечественникам являлось не следствием их «тупости», «дикости», как издавна считалось в Европе, а результатом векового невежества и высокомерия европейских господ, считавших весь мир «варварской периферией Европы». Ничем не оправданную ложь о «дикости» русских пропагандисты Запада дополнили еще большей ложью о «неполноценности» славянских народов. Сказывалось и влияние гитлеровской пропаганды, которая требовала обращаться со славянами, как с животными, иметь дело с ними до тех пор, пока «дикари» способны работать для рейха. Послушный немецкий и австрийский бюргер с усердием выполнял волю своих господ.

После Победы основная масса спасенных смертников растекалась по домам, однако, к сожалению, не всем нашим соотечественникам удалось это сделать. Тысячи русских, белорусов, украинцев и лиц других национальностей тянули лямку «остарбайтеров»: кто под влиянием обстоятельств, кто из-за страха, навеянного опрометчивыми действиями советских властей и преступными акциями Берии, а также пропагандой недругов Советского Союза. Кое-кто оставался в Австрии из-за боязни ответственности за свои преступные действия, совершенные совместно с гитлеровцами. Для меня было очевидно, что многим соотечественникам нужна наша помощь.

В Австрии проживало немало и представителей «первой волны» эмиграции. Они воплощали в себе дух неподдельного патриотизма и тоски по Родине. Жизнь на чужбине научила их по-настоящему видеть свое бесправное положение. За годы скитаний у них отошли на задний план или были забыты те мотивы, которые побудили их оставить родные края. Кстати, в рядах борцов Сопротивления принимали активное участие многие представители первой волны эмиграции, особенно их дети. Проживавший в Австрии в качестве иностранного журналиста сын эмигранта из России Сергей Иванов, например, совершил более десяти терактов против гитлеровцев в Вене, в то время как его отец служил в вермахте в чине полковника. Сергей был готов выполнять наши задания, но в Москве ему не верили, считая «подставой».

Боевые дела патриотически настроенных эмигрантов из России малоизвестны и у нас, и на Западе, а жаль. В подавляющем большинстве старая эмиграция со слезами на глазах встречала представителей «оттуда», из СССР, и выражала готовность отправиться «туда», даже в холодную сибирскую глухомань. К сожалению, голос мучеников не всегда слышали в Москве. Как советский человек и разведчик, я стремился делать все посильное, чтобы облегчить участь несчастных, забытых и заброшенных наших соотечественников. С моей помощью сотни «беляков» установили связь с Отчизной и родными. Многие вопросы, даже визовые, я решал самостоятельно, рискуя нажить неприятности. Мое отступление от казенных инструкций приносило людям и мне большую радость. В Союзе встречали земляков радушно и сердечно. По возвращении «оттуда» эти люди становились нашими союзниками, настоящими патриотами. Их радость была и моей радостью. Во время войны я видел столько слез и горя, что не мог не сочувствовать моим братьям и сестрам, обреченным на бесправие на чужой земле.

Были среди них и такие, кто располагал определенными возможностями для нашей Службы. Правда, эти возможности использовались неохотно: в Москве не доверяли землякам. Многие наши соотечественники жили в обветшалых бараках для военнопленных на окраинах городов и зарабатывали свой хлеб насущный тяжелым физическим трудом. С них спрашивали и от них требовали, но взамен давали крохи: это были бесправные и беззащитные «штатенлозе», люди без гражданства.

К числу «перемещенных» заинтересованные круги западных стран относили также и власовцев, полицаев, бургомистров, старост и прочих приспешников гитлеровцев. Они проживали в выстроенных на деньги западных спецслужб благоустроенных домах в крупных городах на западе страны. Их опекали спецслужбы при активном участии националистических организаций. В этих домах были коменданты и их помощники, негласные осведомители, то есть то, что необходимо для изучения резерва разведок стран НАТО. Среди обитателей этих домов всячески разжигался антисоветский психоз, сеялась вражда и ненависть к Советскому Союзу и его официальным представителям. Обитателям спецпоселений («американских домов») запрещалось иметь контакты с сотрудниками нашего посольства.

Как-то в беседе с шефом австрийской службы безопасности я высказал намерение посетить один из таких домов в Пулахе или Зальцбурге. Он добродушно улыбнулся и сказал:

— Не советовал бы вам, господин консул, это делать. Там вас не любят, да и небезопасно. Для меня было бы спокойнее, если бы с вами поехал мой человек.

Хотя ответ начальника службы безопасности меня озадачил, я по-прежнему считал, что в «американских домах» проживают не только преступники и недруги нашей страны, но и честные советские люди, нуждающиеся в помощи.

В летний воскресный день я вместе с секретарем консульского отдела выехал из Вены и к вечеру был у дома «перемещенных лиц» в Пулахе. Этот дом мы разыскали без труда: он выделялся многоэтажностью, большими лоджиями и белизной стен. Еще на солидном расстоянии от дома мы услышали надрывный напев: «Ой, ты Галю, Галя молодая, пидманулы Галю, забрали с собой…»

Этот напев сразу же перенес меня в белорусские Домжерицкие болота, в которых укрывался наш партизанский отряд после недельных боев с карателями. На высотках вокруг болота веселились артиллеристы-власовцы, методично расстреливавшие из орудий все, что казалось живым или подозрительным.

Подойдя ближе к дому, мы по словесной перепалке и обильной матерщине, вырывавшимся из окон, поняли, кто в нем обитает.

— Празднуют наши земляки, того и гляди, в чубы друг другу вцепятся. Стоит ли нам лезть в этот омут? — усомнился мой попутчик.

— Твои друзья и помощники нас в обиду не дадут, — ответил я, визуально изучая обстановку в доме и вокруг него.

— К сожалению, я пока не имею здесь своих людей. Знаю только, что комендантом дома является некий полковник Капуста, древний «беляк», — ответил коллега.