Павел Финн - Но кто мы и откуда. Ненаписанный роман

Дубовый зал. Сюда приходил на “елки” — помню пригласительные билеты с золотыми и зелеными буквами и отрывным талоном на “подарок”. Столики или убирались, или сдвигались ближе к камину, а нам ставили несколько рядов стульев — напротив самой елки и рояля, — и мы видели вблизи артистов — театра и цирка. Кто-то нам пел, кто-то разыгрывал сценки. Помню человека-змею, он просовывал ноги под мышки и на руках скакал по полу, как лягушка…

Вдруг — маленький, взъерошенный, седой и похожий на старого попугайчика, но очень яркого и цветного — в светлом сером костюме и с красным галстуком. А может, и без галстука — ворот белой рубахи расстегнут? Дубовый зал был полон и гудел писательскими голосами. Почему Семен Кирсанов выбрал наш столик? Знал Вальку и что тот — писал стихи. Поэтому?

Кирсанов был уже пьяный. Он выпил еще рюмку и, хрипя — это был больной — опасный — хрип, — сразу стал читать стихи. “Только что написал”, — сказал он. Наверное, ему было не так уж важно, кому читать — лишь бы читать, хрипя горлом: “Смерти больше нет, смерти больше нет…”

…Когда утром жена, дочка и внук в пятнистом костюме американского рейнджера, веселые, радостные, нарядные — с сумками, полными сыра, который он так любил, и пивом любимой им марки — из дорогого магазина, судя по надписям на пластиковом пакете, — подошли к дачному домику, он лежал на крыльце, рука его была протянута в сторону леса, как для объятия.

“Если мы не имеем развязки, то не получаем ощущение сюжета”.

Боже! Как мало я вспомнил! Да и всё не то, что нужно!

Последняя цитата

“Думаю о том, как нелепо идти дальше, когда некуда идти. Потом я думаю: «Нелепость? Ну конечно же, всегда есть куда идти. Иди своим делом занимайся»”.

Автор в учебной студии ВГИКа.

Автор на руках у мамы. Слева — брат Витя.

Мама была очаровательна.

Родители — Константин Финн и Жанна Гайсинская. Мама говорила, что предвоенный 40-й был самый обеспеченный и беззаботный.

Брат Витя — будущий доктор двух наук, профессор — на фоне радиоприемника “Пионер”. Когда началась война, приемник и автомобиль “эмку” государство у отца забрало в долг, и, кажется, так и не вернуло.

Отец — военный корреспондент.

Ташкент, эвакуация. Автор на руках у приятельницы мамы, Валентины Грюнзайт (Петровой). Ей Олеша посвятил “Трех толстяков”.

После войны — на даче под Москвой.

Год, наверное, пятидесятый. Дача в подмосковной деревне. В центре — отчим автора Борис Авилов.

Начало сложного творческого пути…

54-й год. Справа — Сандрик Тоидзе. На груди у автора — значок с изображением Мао Цзэдуна.

Писательские дачи в Переделкине. Рядом коттедж, где живет Таня Алигер.

Десятый класс. Друзья-хулиганы.

Скоро выпускной.

ВГИК, третий — “сценарный” — этаж. Господи! Сколько волос!

Первая сценарная работа на экране. Курсовая операторов Саши Княжинского и Юры Ильенко (справа от камеры).

58-й год. Летняя творческая практика. Автограф автора под фотографией, сделанной Княжинским: “Я скакал на горячем и злом казахском коне по тургай-ским степям и пустыням и думал, Шпаликов, о твоем таланте и будущем русской литературы. Тургай — Москва — Метро Кропоткинская. 15 окт.”

59-й… Год дружбы с Беллой Ахмадулиной. Мы все виделись тогда почти каждый день.

Два студента литературного института — Белла и Давид Маркиш.

Балкон дома автора на Фурманова. Белла и Саша Княжинский. Мыльные пузыри. Фото Юры Ильенко.

Защитили диплом! Что дальше?