Александр Проханов - Гость

– Я согласен, отец Марк. Завтра я выступлю.

Он стал готовиться к перфомансу так же тщательно, как готовится боевик к совершению террористического акта. Он обдумывал сущность аттракциона, воображал обстановку, в которой ему предстояло действовать. Рылся в Интернете, исследуя материалы о церковных событиях, о конфликтах, участившихся между священниками и людьми светской культуры.

Затем он принял душистую ванну и покрыл свое ухоженное тело мазями, лосьонами, благовониями, похожими на те, которыми пользуются священники, проводящие время среди кадильных дымов и елеев. Из реквизита своих театральных туалетов извлек рясу. Примерил, надел на шею золоченый крест и несколько раз перед зеркалом осенил свое отражение крестным знамением.

Утром, облачившись в рясу, направился в Кодаши. Там, среди чудесных замоскворецких особнячков, шатровых колоколен, старинных палат размещался культурный центр, где проводился круглый стол.

Отец Марк оказался тучным, с волнистой гривой, розоватыми белками и огромной грудью, в которой перекатывался рокочущий бас.

– А я, извините, предполагал вас мирянином, – облобызался он с Вероновым, коснувшись его щеки влажными губами. – Где служите, отче?

– В Торжке, вторым священником, в Богоявленском храме.

– Дак там благочинным отец Георгий Лавров. Как он здравствует?

– Слава Богу.

Отец Марк оставил его, заторопился к дверям, в которых появился иерарх в клобуке, темной мантии, с сияющей панагией. Марк припал к его белой сдобной руке, а тот покрестил ему темя, оглаживая свою пышную, цвета ржавого железа, бороду.

Веронов расхаживал в коридоре. Заглянул в зал, где размещался длинный овальный стол с микрофонами. На стене висел образ Богоматери Державной. В зале было пусто, и публика расхаживала по коридору. Раскланивались, целовались троекратно. Светские одежды мешались с церковным облачением.

– Как я рад, как я рад! – подлетел к Веронову господин с розовым лицом, холеными усами и бакенбардами. – Как Елизавета Семеновна? Удивительные наши русские реки! Удивительные монастыри! Незабываемое путешествие! – господин спутал его с кем-то, и Веронов не стал его разочаровывать. Глубокомысленно произнес:

– Волга – река русского времени, – и они расстались, господин побежал здороваться с кем-то другим.

Два господина, любезно поклонившись Веронову, остановились недалеко от него.

– Вы заметили, что Понтифик первый поцеловал Святейшего? И Патриарх лишь ответил братским поцелуем. Торжество православия было подтверждено, и одновременно был сделан шаг на преодоление мучительного раскола церквей.

– Удивляюсь ворчанию некоторых владык. Как глубоко все-таки в нас сидит неизжитый грех старообрядчества.

Люди кружили по коридору, заглядывали в зал, ожидая приглашения. Наконец прозвучал звонок. Все вошли, стали рассаживаться. Одним были отведены места в зале, другим – за столом перед микрофонами, и перед каждым там лежали блокнотик и ручка, стояла бутылка с водой.

– Ваше место здесь, отец Аркадий, – усадил Веронова отец Марк на почетном месте рядом с господином профессорского вида.

Повсюду сияли кресты, белели бороды, смотрели внимательные строгие глаза. Несколько телекамер темнели зрачками.

Веронов испытывал волнение, предчувствие драгоценной секунды: вот-вот в душе полыхнет обжигающий огонь, сорвет его с места, вложит ему в уста восхитительные насмешливые и злые слова, и состоится преломление света, излом светового луча, мгновенный толчок сердца, переворачивающий вверх ногами мир, и начнется сладостное падение в бездну, скольжение в пропасть, которая разверзнется среди обыденного пошлого мира.

Поднялся иерарх с ржаво-железной бородой и, оборотившись к иконе, прочитал молитву, и все крестились, кланялись драгоценной ало-голубой Богородице.

– Дорогие братья и сестры, – загудел в микрофон отец Марк. – С благословения Святейшего Патриарха Московского и всея Руси мы открываем наш круглый стол. Дух православия от алтарей и амвонов распространяется в светские аудитории, в университетские кафедры, в книги и рукописи писателей, близких к церкви. Именно это околоцерковное творчество нуждается в нашем каноническом попечительстве, ибо вольный дух художников и мыслителей может занести их в неверные пределы. Причащайтесь, братия, и не ошибетесь. Хочу предоставить слово нашему известному мыслителю и историку, с которым мы находимся в постоянном братском общении, Серафиму Григорьевич Монахову. Он сделает сообщение о Русском мире.

Названный господин имел пепельно-серебристое лицо, впалые виски, тонкий нос и бледно-голубые слезные глаза. Худые пальцы перебирали листки бумаги, и микрофон воспроизводил их шорох.

– Принято утверждать, что Святой князь Владимир из всех возможных религий выбрал православие, отдав предпочтение посланцам Византии, отвергнув католиков, мусульман, иудеев. Но разве, спрашиваю я, религии – это товар, лежащий на лотке, и их можно выбирать, щупать, пробовать на зубок? Не Владимир выбрал православие, а оно выбрало его. После крещения князя в Херсонесе свет православия воссиял над Россией и сделал ее избранницей Христа. Тогда же образовался Русский мир, одна из ипостасей его является земным царством, а другая небесным. Россия не может исчезнуть, не может пропасть, ибо ее бессмертная часть находится на небесах.

Оратор вопрошающе осмотрел слушателей, ожидая услышать возражения. Но их не было. Иерарх произнес:

– Очень глубокая мысль.

Оратор, вдохновленный иерархом, продолжал:

– Земная ипостась Русского мира могла меняться. Увеличиваться, уменьшаться. Менялись границы, уходили и приходили народы. Но даже тогда, когда земная ипостась совсем исчезала и русская история проваливалась в черную дыру, из небесной Руси, из Царствия Небесного падало в эту черную дыру несколько капель фаворской влаги, и Россия возрождалась во всей красе и могуществе.

Ему хлопали. Он, порозовев от удовольствия, всем кланялся.

Выступал провинциальный батюшка. Робея, сбиваясь, он рассказывал о воскресных школах и православных гимназиях. Выступал областной чиновник из Воронежа и рассказал о благотворительности, о жертвователях, помогающих восстанавливать храмы.

Веронов слушал, делал пометки в блокнот, чувствуя, как приближается заветный миг. Так чуткий охотник, затаившись, ждет, когда птицы, забыв осторожность, приблизятся на расстояние выстрела. Он кивал, демонстрировал высшую степень внимания, лишь бы не спугнуть добычу. Но добыча не улетала. Иерарх величаво колыхал бородой. Профессорского вида господа, наклоняясь друг к другу, деликатно перешептывались. Духовенство чинно слушало. Вдоль стен на стульях сидели аккуратные дамы, молодые безбородые семинаристы. Телеоператор скользил вокруг стола, улавливая камерой бороды, клобуки, сияющие кресты.