Александр Проханов - Гость

Он вдруг вспомнил нечто, что испытал когда-то в детстве, и что было связано с мамой.

Мама, драгоценная, ненаглядная, – ее легкий прах покоился на небольшом подмосковном кладбище, закрытом для новых погребений. Туда раз в год приходил Веронов и часами стоял у розового камня, на котором было вырезано дорогое имя, тускневшее, плывущее в тумане от неудержимых слез. С мамой был связан свет, который не давал тьме сомкнуться в его душе, уберегал его от злодеяний, позволял ему выстоять среди жестокого и кромешного мира.

Их веранда на даче, полная янтарного солнца. Мама, улыбаясь своей милой улыбкой, протягивает ему белую булку с медом и золотистая медовая капля блестит на ее руке. Елка наполняет их дом ароматами леса, теплого воска, волнующей сладостью праздника, и в блеске шаров, в мерцаньях голубой слюды мамина рука скользит посреди хвои, вешает за петельку стеклянную звезду. Зимнее окно с сини снегом, красная кирпичная стена дома, и мама читает ему сказку о богатыре, и на картинке богатырский конь склонил голову к придорожному камню. Заброшенная церковь, полная душистого сена, и мама, смеясь, легонько толкает его в это сено, которое принимает его в свою шелестящую глубину, и они с мамой лежат на сене, глядя, как в куполе церкви розовеет нарисованный ангел.

Их дача стояла на зеленой горе над рекой. Мама ушла на речку сполоснуть белье, а он остался в доме, перебирая посреди газетных листов засушенные цветы – желтый зверобой, белый тысячелистник, фиолетовый горошек. И вдруг испытал прилив нежности, захотелось увидеть маму, обнять ее, поцеловать ее каштановые душистые волосы. Он выбежал из избы. Гора была зеленой, солнечной, с нее сбегала розовая тропка прямо к синей реке, у которой на мостках мама полоскала белье. И такой огромный солнечный мир был вокруг, такая синяя река с разбегавшимися кругами, такая любимая обожаемая мама, что детская его душа раскрылась навстречу необъятному восторгу, любви, словно кто-то светоносный, белоснежный поднял его на руках, вознес в высоту, в лучистую лазурь, и оттуда он видел весь дарованный ему мир, леса, деревни, зеленую гору, маму у синей реки.

Теперь, лежа на диване, Веронов старался воскресить то детское чудо, богоявление на зеленой горе. Не мог. Знал, что оно было, что несло в себе неизъяснимую сладость, указывало путь вверх, в лучистую бесконечность, куда ему не дано было воспарить. И теперь эта уходящая в небо лазурь сменилась уходящей вниз бездной, в глубине которой мерцал таинственный подземный бриллиант.

Утром, за кофе, Веронов просматривал газеты, которые принесла из почтового ящика домработница Анна Васильевна. На первой полосе «Коммерсанта» размещалась крупная фотография Веронова, сдергивающего холст с иконы и открывающего белоснежного генералиссимуса на золотом поле, окруженного ангелами. Нимб над головой Сталина казался солнцем, встающим над головой вождя. Заголовок гласил: «Православный сталинизм». В статье сообщалось, что икону Сталина, наделавшую столько шума в обществе «Мемориал», изготовили по тайному поручению Московской патриархии. Написана она была в Софринских иконописных мастерских, что подтверждало существование в церковной среде целого течения, прославляющего Сталина и утверждающего – Сталин рано или поздно будет причислен к лику святых, как мученик, отравленный врагами русского народа, с которыми всю жизнь он боролся. Остается узнать, восклицал написавший статью журналист «Коммерсанта», как относятся к упомянутому течению кремлевские власти и скоро ли в кабинетах высших государственных чиновников появится икона Сталина.

Анна Васильевна дождалась, когда Веронов отложит газету, и сказала:

– Аркадий Петрович, вы уж меня извините, что я, быть может, вмешиваюсь не в свое дело и доставляю вам неприятность. Но вы же добрый, сердечный, интеллигентный человек. Зачем вам эти шалости? Кому-то от них смешно, а кому-то больно. Я читала, что вчера в зале, где вы выступали, многим стало дурно, а одну женщину с инсультом увезли в больницу. Пожалейте их, Аркадий Петрович. – Она волновалась, и ее увядшее, когда-то красивое лицо порозовело от переживаний.

– Любезная Анна Васильевна, – ласково ответил Веронов, глядя на ее большое, пополневшее тело, которое раньше, должно быть, волновало не одного мужчину, – искусство, которым я владею, вовсе не должно доставлять людям радость и удовольствие. Оно должно заставлять людей страдать, чтобы они очнулись от окружающей их пошлости и скуки. Может быть, они за это меня распнут. И будут правы. Художников всегда распинают.

– Не знаю, – огорченно сказала Анна Васильевна. – В народе поселился зверь. Все ненавидят, обижают друг друга. А где живет зверь? В ящике он живет, – и она кивнула на черный экран телевизионной плазмы. Веронов взял пульт, включил телевизор, и сразу же натолкнулся на ошеломляющий сюжет. Под Нижним Новгородом столкнулись два скоростных поезда. Уродливая кишка съехавших с рельс вагонов. Вереницы воющих санитарных машин. Военные подразделения. Носилки. Металлический туман, в котором тускло мерцают мигалки. Сплющенные от удара стальные конструкции. Чье-то окровавленное лицо. Рыдающая женщина. Сидящий на откосе старик. Крупным планом лежащая на насыпи детская туфелька.

Веронов жадно смотрел. Авария произошла из-за сбоя электронной системы. А сбой случился после того, как вибрация, рожденная его перфомансом, складываясь с другими вибрациями, усиливаясь, наполняясь таинственными энергиями, замкнула малый контакт, который передвинул дорожную стрелку.

Связь одного с другим была не прямой, но она существовала. Энергия разрушения, которую Веронов извлек своей выходкой, привела к катастрофе, и это он повинен в смертях, увечьях, в гибели двух составов.

Это открытие, ошеломив его, вызвало не раскаяние, чувство вины, а странное больное удовлетворение. Он управляет разрушительными энергиями мира. Он – тайный повелитель, от которого зависят жизни и смерти людей. Он обладатель могущества, которое увеличивает сладость того падения, того скольжения в пропасть, где мерцает подземный бриллиант.

Веронов сидел перед телевизором, втягивая ноздрями воздух, словно вдыхал металлический туман катастрофы.

Прозвучал телефонный звонок.

– Аркадий Петрович? С вами говорит протоиерей Марк из патриархии. Я работаю в отделе по связям с общественностью. Завтра мы проводим круглый стол в рамках воскресных чтений, посвященный взаимоотношениям церкви и общества. Вас рекомендовало одно уважаемое лицо, и мы бы хотели услышать ваше выступление.

Голос был рокочущий, величавый, и, должно быть, великолепно звучал под сводами храма. Веронов знал, о каком уважаемом лице идет речь. Удивлялся разносторонним связям Янгеса, который, судя по этим связям, был не простым банкиром.