Нина Павлова - Сила молитвы и другие рассказы

Это святой князь Александр Невский.

Благодарю тебя, княже!

Еще через какое-то время приходит к вере моя подруга. Она везет меня в тот же самый храм. И дарит мне молитвослов. И я огорошиваю ее словами: «Он просто должен быть связан с Александро-Невской лаврой!»

Она молча открывает книжечку. На первой странице — фотография храма, в котором меня крестили.

Еще спустя время. Долгое-долгое время.

— Батюшка, благословите… это Юля… Да, реву, простите. И простите, что звоню ночью. Благословите крестить сына по чину страха смертнаго ради. Да, утром операция, говорят — все плохо с ним. Да. Обязательно, спаси Христос.

Родненький мой сыночек. Знала ли я, что так будет… Я назову тебя в честь князя Александра. Звонит муж:

— Я по Интернету связался с сестрами из Ново-Тихвинского монастыря. Они молятся за малыша.

— Я не знаю об этой обители. А в честь кого у них главный храм?

— В честь Александра Невского. А почему ты спрашиваешь?

— Эй-эй, сын, ты чего делаешь! Икону не надо отдирать с кроватки. Что? «Пеевесити»? Нет, не «пеевесити», пусть висит там, где мама повесила. Кто это на иконе-то?

— Княсь Кисяндер!!!

— Да, сын, это твой святой покровитель.

— Саса — Кисяндер, мама — Кисяндер…

— Нет, у мамы есть святая…

— Неееть!! Неееть!! Саса — Кисяндер, мама — Кисяндер и папа — Кисяндер!

— Ну, как скажешь, сын. Это тебе тогда в Сербию надо, «славы» справлять семейные.

— Селбию? А там колоколя бам-бам?..

— … А пока будем справлять твои именины 12 сентября. В этот день, оказывается, нашего духовного отца рукоположили в диаконы. Вот ведь не знала!

Есть такая легенда. В дни Ленинградской блокады одна женщина молилась ночью — откуда силы-то взялись стоять на молитве и поклоны класть! Она решила выглянуть в окно. И увидела святого князя. Он ехал на коне по улицам города, он смотрел на дома. И она поняла: он ищет, кого в этом городе еще можно привести ко Господу. И будет искать так — всегда.

Вот, меня нашел.

Завтра Воздвижение. Завтра, родная моя Еленушка, день твоего торжества. Завтра найденный тобою Крест воздвигают.

Крестили меня девятнадцать лет назад. Крестить крестили, а что, зачем и почему — объяснить забыли. Зато подарили книжку протоиерея Серафима Слободского «Закон Божий». Я просто дышала этой книгой, этой золотой виноградной лозой на обложке, этими ерами и ятями, этими простыми объяснениями. «Молитва — это наш разговор с Богом». И всё, и после этого никакой «суеверно-оккультный» подход к Церкви уже не грозит.

«Молись своей святой», — сказал мне тогда кто-то. Ну кто же знал, что есть такая святая Юлия, кто бы показал тот замурзанный листочек, куда переписали дату моих именин с не менее замурзанного церковного календаря! Возможно, что-то об этом значилось в свидетельстве о моем крещении, но и сей документ был моими родными заботливо потерян.

Ну кто ж ты, моя святая-то, а? Кому молиться-то? Я в свои неполные тринадцать ни одной святой не знаю! И никто из родных не знает! В полной растерянности я открыла Слободского. Это ж такая книга! Там же на все вопросы должны быть ответы, и даже о том, какая святая покровительствует Юльке в драных тапках, приехавшей креститься из Самары в Питер! Ну вот, что-то уже вырисовывается. На странице — чудный лик в короне и подпись: «Святая благоверная царица Елена». Ну вот и замечательно. Святая Елена, а можно, я буду тебе молиться? Вот, тут даже написано, как это правильно делать…

Шли годы. Глупые, заполошные, бесстыжие, бесцельные. И вот я уже без пяти минут аспирантка, гордость научного руководителя — воинствующей атеистки, прощающей, похоже, только мне добрые слова о Христе. Слова, слова… Перед каждой сессией я молюсь только мне известными, мною же придуманными словами, надеваю крестильный крест, и зачетка пополняется отличными оценками, а кошелек — «повышенной» стипендией, без которой ходить бы мне зимой в лаптях и в майке. А по окончании сессии честно объезжаю несколько храмов и долго стою перед иконами, не зная, что я делаю не так. Вроде бы «какая-никакая духовность», вон, карма-йогу штудирую да еще то, что потом назовут «транссерфингом реальности»… — забавно. Мы с друзьями-подружками веселимся. Сосредоточишься эдак, замерзая на остановке, и выдаешь вслух: «Итак, сейчас из-за поворота появится автобус номер пятьдесят — икарус, а за ним тоже пятьдесят, но старый и пустой!» Остановка шушукается: «Больная, что ли? Пятидесятый маршрут на старых не ездит, и вообще пятидесятому сейчас перерыв на час, мерзни еще…» И тут появляется из-за поворота мой «заказ», и друзья-подруги восхищенно ахают: «Вот это сила духа!»

Веселимся. Только в душе как гроб поставили.

И так и было, пока с курса не пропал один человек.

Пропасть совсем он (точнее, она), конечно, не пропал. Но на занятиях Лены не было. Ползли страшные слухи: дескать, у Лены смертельная болезнь, Лена в больнице… Я спрашивала, в какой — никто не знал. И вот я ее встретила. И ахнула.

На больную Лена не была похожа. Скорее в ней было что-то… наконец-то выздоровевшее. С отросшими, своего красивого цвета волосами, в длинной юбке, без краски на лице она смотрелась королевой, сошедшей со старинной картины. Я вдруг почувствовала себя рядом с ней «голодранцем» — если не шутом — с тех же картин, в этих дурацких неудобных обтягивающих штанах, с коричневой помадой и черно-красно-белыми ногтями.

— Лена, как ты себя чувствуешь?..

Наш разговор длился час за часом. Он начался в коридорах университета, продолжился в каком-то обшарпанном транспортном средстве не помню какой модели, чуть замедлился у врат кафедрального собора, где я единственной черной перчаткой (со стразами и отрезанными «пальцами») наскоро размазала по щекам авангардную помаду.

В соборе я бывала и раньше. Но после рассказа Лены каждая икона — да что там икона! — каждый сантиметр пола по-другому говорил со мной! И я — с ним.

Написанная неизвестным мне художником прекрасная властительница на стене прижалась к Кресту Господню. Вот она! Святая царица Елена. И привела меня к ней тоже — Елена. И все мои лучшие подруги — Елены, это точно. «Лен, Лен, я завтра с тобой на исповедь!» Наутро я напугаю Лену сильно потрепанным видом — через родственников в храм пришлось прорываться с дракой — и долго-долго буду излагать бедному молодому батюшке, чего успела понатворить, чем заложила-закрыла для себя, как кирпичами, дверь к Богу…

Шло время. Я работаю. Я никак не заставлю себя прийти на исповедь вновь. Я так и не начала ходить в храм. Чего я боюсь? Не знаю. За эти годы я видела близко только одного батюшку, и то потому, что мы его на мероприятие приглашали… Его зовут батюшка Геннадий, и он похож на доброго Деда Мороза. Сказочный и добрый.