Норман Льюис - Бегство от мрачного экватора. Голоса старого моря

Она покрутила ручку и снова поставила пластинку; мы услышали трепетное сопрано, исполняющее арию продавщицы фиалок из старой испанской оперы:

Дон Альберто проводил меня до дверей.

— Когда уезжаете?

— Скоро. Но если все будет нормально, на будущий год вернусь.

— Si dios quiere.

— Si dios quiere [51] Если бог пожелает (исп.) . .

Тропинка в Сорт шла через его земли. Жухлая осенняя листва занесла поля, все было усеяно огромными головами колючего чертополоха. Кое-где попадались полоски неубранной кукурузы, ветер гулял и шумел в ее сухих стеблях. Дорогу мне перебежала собака, волоча за собою бревно. Она передвигалась рывками, то и дело присаживалась отдохнуть. У самой деревни крестьянин пахал землю сохой, точно сошедшей с древнеримской мозаики.

Вдвоем с Себастьяном мы пошли к морю. Мы расставались, и, возможно, навсегда — кто знает, вернусь ли я весной, — а он уезжал в Херону на новую стройку: работы в усадьбе Пуига де Монта закончились, а других объектов поблизости не было.

Мы шли по тропинке, ведущей к невысокому утесу — оттуда хорошо было видно все, с чем мы расставались. Утро было тихое, стоял полнейший штиль, пахло водорослями, щебетали пташки. Прибой вынес на берег множество обломков, и они неподвижно лежали на песке, отмечая новую, зимнюю границу территории, отвоеванной морем у суши; в крупном песке копались ребятишки, выискивая цветные стекляшки, выброшенные морем. Мы стали смотреть, как Педро осторожно ведет лодку в нескольких футах от берега, преследуя косяк рыбешки, кормящейся у подводных камней. Он несколько раз забрасывал сети — именно туда, где стоял косяк, но ничего не вытащил. Бабка, которая по окончании праздника опять надела траур, сидели на корточках у только что причалившей лодки, перебирая скудный улов. Издалека она была похожа на черную пирамиду. Наступали трудные времена — вдовы, что поджидали рыбаков на берегу, ограничивались одной-двумя рыбешками с лодки, а ведь летом они набирали полные пригоршни.

Мимо нас, загадочно улыбаясь, элегантная, как всегда, прошла со своим стадом Мария-Козочка. Среди домов мелькнула фигура дона Игнасио; под мышкой он держал продолговатый сверток, в котором угадывалась лопата, — священник отправлялся на раскопки и спешил на автобус, который ходил раз в две недели.

Мы свернули на тропинку, ведущую к морю, и замерли в изумлении: на камнях с удочками в руках стояли три коренастых сортовских парня. Их заметили и фарольские рыбаки; любопытство взяло верх, и то один, то другой, сделав вид, что идет куда-то по делам, проходили мимо них, чтобы получше рассмотреть. Мы с Себастьяном подошли к ним и без обиняков спросили, как клюет, но они мрачно посмотрели и ничего не ответили. Они наживляли на крючки моллюсков-береговичков, которых собирали тут же в камнях, и Себастьян посоветовал им ловить на пескороя или осьминога. Совет был дан от чистого сердца, но они ему не вняли. А что им было делать? Я уже знал толк в рыбалке, и был уверен, что сегодня ничего они не поймают.

А что их ждет в будущем? Ведь даже крестьянин может стать рыболовом, если подойдет к этому серьезно и основательно. Разве могут три, тридцать, пусть даже триста таких вот любителей отбить хлеб у фарольских мастеров? Мы поговорили на эту тему, но, глядя на них, подумали, что для нас самих открываются такие возможности, о которых мы раньше и мечтать не смели.

Зимой мы с Себастьяном не теряли связи друг с другом, и однажды он прислал мне письмо, в котором сообщал, что его неожиданно отозвали из Хероны в Фароль, где начался капитальный ремонт двух других вилл пробковых магнатов. В следующем письме он известил меня, что собирается в отпуск; я писал ему, что хочу перебраться на юг, и он предложил встретиться на границе в Порт-Боу, где можно заняться ловлей омаров.

Его доводы в пользу этого предприятия казались весьма убедительными. У испанских берегов в холодной воде зимой кишмя кишат омары, но там они и даром никому не нужны. А французы, наоборот, любят полакомиться омарами (я это заметил), но эта пагубная страсть привела к тому, что омаров у французских берегов почти не осталось. Себастьян предлагал ловить их руками, ныряя в масках. Они так и кишат в воде, писал он. Его приятель разглядывал морское дно через ящик со стеклянным днищем и повсюду ему попадались омары. Терять, собственно говоря, было нечего, и я решил, чего бы это мне ни стоило, проникнуть в Испанию через Порт-Боу. Мы обменялись еще парой писем и окончательно договорились о времени и месте встречи, а в конце марта я отправился по своему прошлогоднему маршруту: поездом до Сербера, затем на такси до пограничного знака, пешком через границу, «закрытую на замок», а затем уже на испанском такси до Порт-Боу.

Себастьян ждал меня в кафе «Моряк», здесь сидели несколько французских туристов, первые послевоенные ласточки, смельчаки, которые отважились на путешествие в страну, вновь открытую после долгих лет изоляции. («Parole d’honneur! lis sont comme les arabes. Ils ne laissent pas les femmes sortir!» [52] Честное слово! Они, как арабы. Она не позволяют женщинам выходить на улицу! (фр.) )

Себастьян похудел еще больше. Взгляд его был мрачен; казалось, он подавлен вечными заботами, каторжным трудом — в Хероне ему приходилось работать по 9 часов, получая 21 песету в день; на руках у него были мозоли. Ремонт вилл продвигался быстро, оставалось лишь установить ванну, водопровод и все такое прочее; оборудование задерживалось, и ему дали месяц за свой счет.

Он лихорадочно соображал, где бы подзаработать за это время, — дома назревал скандал. Бабка поставила ему ультиматум: Себастьяну было велено до конца мая произвести на свет ребенка, Бабка уже и имя ему подобрала — Тимбурлан (Тамерлан), если родится мальчик, и Милагрос, если — девочка. За все годы своей супружеской жизни Себастьян ни разу не восставал против старухи, но в конце концов терпение его иссякло. Однако вести дискуссии с Бабкой можно только с позиции силы, и единственным веским аргументом была бы угроза съехать с квартиры. Но половина мебели в их комнатах принадлежала Бабке, а сбережений Себастьяна, которые составляли на данный момент 700 песет, не хватило бы даже на покупку старой кровати. Он надеялся заработать на ловле омаров 1000 песет, но мне показалось, что надежда эта из того же материала, что и все прочие его мечты.

Чтобы не допустить его окончательного разорения, я сам заплатил за прокат машины. Мы нашли старенькую «симку»; она была скреплена проволокой, одна дверца отсутствовала, а колеса были разной величины.

На ней мы потихоньку двинулись на юг, ведя разведку побережья. Первую остановку сделали в Грилепе, здесь взяли лодку и для начала решили половить у Пунта-Кап-Раса. К моему великому удивлению — и к не менее великому облегчению Себастьяна, — здесь действительно водились морские раки; похоже, приятель Себастьяна сказал ему правду. Но это были не омары, а местная разновидность лангустов, мне такие не встречались. Они походили на омаров, только без клешней, и головка у них была совсем крошечной.