Ха Кхань Линь - Девушка из бара

— Ваша банда потеряла человеческий облик! Выставили напоказ связанную голую женщину… и хозяева и их холуи превратились в диких зверей… Если бы меня вдруг отпустили, — мужчина впился в мучителей взглядом, полным жгучей ненависти, — если бы меня отпустили, я бы в ту же минуту снова пошел бить американских захватчиков, если бы меня отпустили через три года, я сделал бы то же самое. Вы спрашиваете, до каких пор вас будут бить вьетнамские коммунисты? До тех пор, пока от вас и ваших американских хозяев не останется и духу…

Хюйен запомнил каждое слово, и этот голос до сих пор звучал у него в ушах. Он стонал, обхватив голову руками и проклиная все на свете.

Связанный мужчина стоял напротив женщины на балконе третьего этажа. Помнится, Кан притаился за дверью и слушал. Возможно, этот вьетконговец угадал, что Кан подслушивает под дверью, потому и говорил так громко.

Потом заговорила женщина, и, что самое удивительное, мужчина словно не испытывал стыда от того, что видел ее наготу. И еще ведь был ребенок, ребенок вьетконговцев…

Капитан Хюйен и его напарник вдруг поняли, почему эти люди не стыдятся друг друга. Это ему, капитану Хюйену, и его подручным должно быть совестно. Напарник Хюйена стоял, заложив руки за спину и слегка наклонив голову.

Женщина говорила громко и внятно:

— В вашей воле убить нас, но вы не в силах уничтожить всех патриотов Южного Вьетнама. Один погибнет, но на его место тут же станет другой… Вы вольны убить нас, но вы не заставите нас отступить от своей цели.

— Хватит, достаточно! — завопил напарник Хюйена. — Я кокну вас и без ваших наставлений.

Его налившееся кровью лицо задергалось в тике.

— Пора с ними кончать…

Не успел он договорить, как Хюйен ударил кулаком в бок связанного мужчину. Тот потерял равновесие, перевалился через низкие перила балкона и упал вниз, словно листок с ветки. Глухой удар, слабый вскрик… И в то же мгновение женщина со спутанными, опаленными во время пыток волосами рванулась к напарнику Хюйена и что есть силы ударила его головой в грудь, а связанными на запястье руками нанесла ему такой же неожиданный удар в бок. Не ожидая этого нападения, тот не удержался на месте и с диким воплем рухнул с балкона, тщетно пытаясь уцепиться на лету за какую-то невидимую опору в воздухе. Глухой удар оземь… Когда Хюйен с пистолетом в руках подбежал к распростертому на земле телу, его помощник еще хрипел. «Я уничтожу их! Всех уничтожу!» — заорал капитан.

Его вопль был заглушен топотом ног. На какой-то миг он вдруг заколебался: должен ли он сбросить женщину с балкона? Он словно забыл о приказе шефа. «Уничтожить обоих, сбросить с третьего этажа, без шума, без выстрелов, а наутро пустить слух, будто вьетконговцы покончили с собой». Но уже в следующее мгновение Хюйена охватила ярость, он должен немедленно, сию же минуту отомстить за своего напарника. Он дернул женщину за руку и убедился, что провод, которым она была связана, ослаб. Размахивая пистолетом и стараясь держать его дулом вверх, он с силой толкнул женщину к борту балкона. Послышался хруст — видимо, от резкого удара о борт балкона сломался позвоночник, но женщина не упала вниз, а продолжала упираться спиной о борт балкона. На какую-то долю секунды их взгляды встретились: в ее глазах была такая жгучая, такая неукротимая ненависть, словно она хотела испепелить его своим взглядом. Хюйену показалось, что его ударило током. Он перевел взгляд на ноги женщины: они словно вросли в пол. Замешательство капитана продолжалось какие-то доли секунды: он тут же стряхнул с себя оцепенение, но она уже успела вцепиться в его руку, и дуло пистолета оказалось направленным в его сторону… Хюйен и сам не понял, каким образом сработал спусковой крючок — он успел лишь инстинктивно дернуть плечом, но пуля его все-таки задела. Капитан услышал топот ног — это подоспели солдаты. И тело женщины полетело вниз…

Рана оказалась нетяжелой. Пуля лишь задела плечевые мускулы, оставив небольшой шрам — двадцать седьмой по счету шрам на его теле.

Женщина умерла не сразу. И вообще все произошло совсем не так, как было предусмотрено: и этот выстрел, и слишком громкий предсмертный крик напарника капитана и сама его смерть…

Все это совершенно не входило в планы начальства. Хюйен знал, что в эти злополучные минуты его шеф, закрыв лицо руками, сидит запершись в своем кабинете. Осеняя себя крестным знамением, молясь богородице и Христу.

«…Я умираю, но живы мои соотечественники, мои товарищи», — шептала женщина. Солдат-охранник оторвал кусок гардины и прикрыл тело женщины, затем оттащил его подальше от того места, где лежал напарник капитана Хюйена. Солдат смотрел на умирающую с тупым страхом.

Хюйен между тем спустился вниз, зажимая рукой рану на плече. За ним спустились вниз и остальные. Вид у всех был обескураженный. Во дворе столпились солдаты и полицейские, и это тоже было вовсе ни к чему. Они слышали, как женщина внятно сказала: «Мои соотечественники, мои товарищи все равно не дадут вам спокойно жить…» Женщина смотрела прямо перед собой широко открытыми глазами, собирая остатки сил, чтобы сказать эти последние слова…

…Хюйен до сих пор помнит глаза женщины перед тем, как ее сбросили с балкона, и в тот момент, когда он сбежал вниз, зажимая рану на плече. Вокруг ее головы натекла лужа крови…

В двадцать седьмой раз смерть пощадила его. Но этот двадцать седьмой выстрел оказался роковым. Память то и дело возвращала его к событиям той ночи. С тех пор он загубил не одну жизнь, среди его жертв были и женщины, но ни одни глаза не смотрели на него так страшно. Этот вселявший ужас взгляд преследовал его повсюду. При виде орхидей, походивших на спутанные, слипшиеся от крови волосы повешенных женщин, он почему-то вспоминал не прежние расправы со своими жертвами, а короткие, подпаленные волосы той женщины, которую ему было поручено сбросить с балкона.

Иногда, представив взгляд той женщины, он обхватывал голову руками и с диким воплем пускался бежать куда-то как безумный. Когда у него пытались узнать, что с ним, он, как правило, отмалчивался, не смея сказать правду. И если глухой ночью Хюйен вдруг слышал стон, он сразу же ощущал на себе напряженный, словно наэлектризованный взгляд той женщины на балконе. Память неизменно возвращала его к этой сцене. Иногда он с проклятиями бил себя в грудь, шепча в бессильной злобе: «Было бы из-за чего терзаться! Подумаешь, какая-то вьетконговка, провались она пропадом, дьявольское наваждение!»

Однако проклятья не приносили облегчения, кошмарное видение не оставляло Хюйена, как ни старался он от него избавиться.

Пытаясь освободиться от наваждения, Хюйен стал пить и вскоре пристрастился к спиртному, приобрел повадки настоящего пьяницы. В моменты тяжелого опьянения по крайней мере наступало забытье… И вот сегодня, направляясь к дому Тхюи, он почему-то опять вспомнил глаза той женщины. Снова ему казалось, что ее глаза смотрят на него со всех сторон… По телу пробежал озноб… «Я уничтожу их! Всех уничто-ожу!», — зарычал он. Эта маленькая Тхюи вырастет и, наверное, станет смотреть на него таким же ненавидящим взглядом.