Ха Кхань Линь - Девушка из бара

— Если вам что-нибудь понадобится, скажите Кхиету, он здесь как дома. Ночью, наверное, придется открыть наружную дверь, а то будет душно спать, и пусть Кхиет опустит жалюзи, чтобы вас не просквозило.

Наконец-то они остались вдвоем с матерью! Кхиету не терпелось поскорее узнать, что привело ее сюда, но мать спокойно разглядывала книги на его полке. Она заметила, что книг прибавилось, появились какие-то новые, которых раньше она здесь не видела. Да разве можно упомнить все… Ее сын — самое дорогое для нее существо… Он торопится установить связь с ее друзьями, но такие вещи не делаются просто. Руководство организации сначала должно было проверить все, убедиться, что он созрел для трудного дела, что он действительно готов принять участие в борьбе не на жизнь, а на смерть.

— У тебя ко мне дело, мама?

— Да.

— Отлично! Я так долго ждал этой минуты.

Мать ничего не ответила и только молча посмотрела на сына изучающим взглядом, словно желая прочесть его мысли. Сколько сил было положено на то, чтобы вырастить, выучить его… И вот наступил этот момент.

— Ты не можешь пойти сейчас со мной к одному человеку? — вдруг спросила мать.

— К кому? — Кхиет удивленно смотрел на нее.

— На улицу Фан Тю Чиня, дом семь, — спокойно ответила мать.

Кхиет изумленно уставился на нее. Это был дом Ле Минь Тяу. Кхиет откинулся на спинку стула и внимательно посмотрел матери в глаза.

— Мама! Кто из твоих знакомых живет там?

— Мне нужно туда по делу к одному человеку, к господину заместителю…

Кхиет перебил ее:

— К какому господину заместителю?

— Ну к этому, к Ле Минь Тяу! — мать понизила голос и, вынув из кармана конверт, спокойно добавила:

— Этот человек когда-то сотрудничал с нами! Потом… Мы ему дважды посылали письма, пытались образумить его. Я получила задание заставить его работать на наших, мне надо срочно переговорить с ним.

Кхиет растерянно смотрел на мать. Он давно подозревал, что мать связана с подпольщиками, что она готовит им еду и оказывает помощь в каких-то делах. Но чтобы ей было поручено найти способ использовать эту полицейскую ищейку, этого Ле Минь Тяу, этого матерого врага! Вот это да! Выходит, Кхиет совсем не знал своей матери. Он впервые заметил, каким молодым блеском светятся ее глаза, сколько в ней спокойствия, достоинства и решимости. Он, Кхиет, выглядит рядом с нею зеленым неопытным юнцом.

— Мама! — прошептал Кхиет и осекся…

Мать заметила тревогу в его глазах.

— О чем ты думаешь? — спросила она.

— Мама! Ты не представляешь, как я счастлив! Счастлив оттого, что ты такая… такая бесстрашная.

— Бесстрашная? А что тут особенного? — голос матери звучал спокойно, словно речь шла о самых обыденных вещах. Сейчас ведь все должны бороться с врагом, не давать пощады этим янки. Нужно использовать все средства.

Кхиет укоризненно взглянул на мать:

— Только я до сих пор в стороне… не участвую в борьбе…

— Ты тоже будешь бороться вместе с нами, — сказала мать, улыбаясь. — Прочти-ка это письмо!

— Мама! Зачем ты даешь мне это письмо? Я ничего не понимаю. Кому оно адресовано?

— Это письмо для тебя, от наших…

Только тут Кхиет разглядел на конверте свое имя. Дрожащими руками он вскрыл конверт. Почерк был размашистый и четкий. В письме сообщалось, что подпольщики хотят привлечь его к работе, и первое поручение, которое ему дается, — помочь матери связаться с Ле Минь Тяу.

Перебравшись вместе с братишкой Ты в Дананг, Тхюи пристроила мальчика в частную школу. С полмесяца она ходила по городу, исколесила его вдоль и поперек, пока не нашла наконец место в магазине «Жаклин» — по продаже одежды и обуви. Она покинула деревню без гроша в кармане, и, конечно же, часики, которые Тхюи так давно мечтала подарить брату, очень скоро оказались выставленными в витрине антикварной лавчонки у автобусной остановки на шоссе Нгуен Хоанг — Хюэ.

Впервые в жизни Тхюи пришлось заняться арифметическими подсчетами и квитанциями. Все это, так же как и искусство зазывать покупателей, — было для нее внове. Но для нее словно не существовало непреодолимых трудностей. Она упорно и дотошно вникала в новое для нее дело, была на редкость старательна и трудолюбива, покладиста с хозяйкой и довольно скоро стала в магазине «Жаклин» одной из тех продавщиц, которые пользуются особым расположением покупателей. Однако ее мизерной зарплаты — шестьсот пиастров в месяц — едва хватало на скудную еду, плату за ученье брата, книжки, тетради и детскую одежду. Она терзалась из-за того, что ей пришлось отобрать у брата подарок, и дала себе слово обязательно вернуть ему часики, поэтому старалась не тратить денег на себя, и ничего себе не покупала, хотя ее кофточка давно уже светилась во многих местах — а ведь ей надо было прилично одеваться, приходилось иметь дело с покупателями. Однажды, разговорившись со своей подругой, тоже продавщицей, Тхюи призналась:

— Я успокоюсь только тогда, когда верну подарок брату, хотя он ни разу даже не заикнулся об этом.

Никогда не забыть Тхюи тех дней, когда она жила в доме тетушки Зьеу, хотя это был совсем короткий период ее жизни — тогда ей хотелось уехать куда-нибудь подальше от Хюэ. В детстве Тхюи однажды уронила пиалу, пиала разбилась, и мать отругала ее за это. Тхюи долго плакала от обиды. Когда тетушка Зьеу ругала Тхюи за «испорченность», Тхюи тоже не могла сдержать слез, но на тетушку не сердилась. Много ли радостей видела тетушка Зьеу в своей жизни? И она, Тхюи, доставляла ей одни лишь неприятности. Как испугалась тетушка, когда узнала, что Тхюи разбила голову капитану Хюйену. Тхюи, как сейчас, помнит тот день. Тетушка узнала о случившемся, возвращаясь домой с рынка. Войдя в дом, она устало положила на место коромысло и сказала, горестно вздохнув: «На этот раз нас ни за что не оставят в покое. Теперь нам несдобровать!..» Вечером после ужина тетушка Зьеу, утомленная треволнениями дня, прилегла на кровати, молча обмахиваясь веером из бамбуковой дранки, а Тхюи вышла в проулочек перед домом и, присев на полусгнившее бревно возле рамы, увитой люфой, задумалась… Она думала о тетушке, о братишке, о своих односельчанах, о своей собственной судьбе. Выходит, никому не избежать беды, всем плохо. Ох, как плохо! Тетушка, лежавшая на кровати, вдруг вскрикнула, с досадой взмахнула веером, словно ударив по чему-то невидимому, и запричитала:

— Я, старуха, вдова горемычная, встаю ни свет ни заря, хлопочу до самого вечера и мечтаю лишь о том, чтобы мне дали спокойно заработать на пропитание. И кто только тебя надоумил поднять руку на капитана! Неужто ты не понимаешь, что мы люди темные, подневольные, нам ли замахиваться на тех, у кого власть и сила? Наше дело — покоряться и терпеть да делать вид, что ничего не замечаем. У нас здесь сроду не бывало, чтобы кто-нибудь осмелился перечить представителям власти, не говоря уж о том, чтобы затеять драку! Только глупая, неразумная Тхюи и могла на такое решиться! Вот беда-то! Уж теперь нам несдобровать! Надо убираться отсюда подальше!