Сердар Озкан - Ключ жизни

— Какая новость, расскажи мне!

— Мир Света — это мир ангелов, потому что ангелы созданы из света. Если мы войдем в Мир Света, мы повстречаемся с нашими ангелами!

— С нашими ангелами?!

— Да, с ангелами, которые живут внутри нас. Разве это не чудесно? Мы сможем подружиться с нашими ангелами.

Так значит, дельфин Омер знал об этом! Знал о том, что я забыл давным-давно. Знал об ангеле, который не любил меня. Но одного я все-таки не понимал. Если дельфину Омеру известно обо всем, что происходит в моей душе, разве он не должен знать о том, что мне пришлось пережить только из-за того, что я поверил Краснорукой Старушке? Разве ему не известно, что, услышав об ангеле внутри меня, я начал бегать кругами, словно футболист, только что забивший гол, а затем бросился в море в одежде, и все это было зря?! Разве дельфин Омер не знает, как долго я умолял своего ангела прийти ко мне, а он не обращал на меня внимания? И разве дельфин не знает, что, хочу я того или нет, но я больше никогда не буду думать о своем ангеле, ведь я поклялся забыть его навсегда?

— Почему ты притих, ребенок Омер? Скажи что-нибудь. Мне казалось, что тебя обрадуют эти новости.

— А я думал, ты знаешь, что происходит в моей душе!

— Мне казалось, ты будешь счастлив услышать, что можешь подружиться со своим ангелом.

— Скажи мне, разве ангелы не могут прийти в этот мир?

— Могут.

— И если мне было суждено повстречаться с моим ангелом, он пришел бы сюда, правда?

— Возможно, есть какая-то причина, по которой он не…

— Ты не понимаешь! Ты не понимаешь меня, но это неважно. Я все равно не хочу становиться светом.

— Но почему?

— Не хочу, и все.

— Но всего минуту назад, когда ты обнимал меня…

Ах, ну и настойчивый же этот дельфин! Он так просто от меня не отстанет, правда? Но ему меня не убедить. Ему меня не убедить, потому что у меня нет времени на надежду, ведь за надеждой всегда следует разочарование.

— Так, значит, ребенок Омер, ты не станешь моим другом ради света? Ты не пойдешь со мной в Мир Света?

Опустив глаза, я покачал головой.

— Не пойдешь?

Я не поднимал взгляд.

— Ну что ж… — От грусти в его голосе мне стало еще хуже. — Думаю, не пойдешь. Тогда… тогда прощай.

— Ты уходишь?

Он посмотрел на меня так, будто просил у меня прощения.

— Значит, ты уходишь. Бросаешь меня с этой тварью, которая страшнее любой акулы. Оставляешь меня без друга. Ты уходишь просто потому, что я не хочу стать тебе другом ради света. Что ж, тогда уходи! И никогда не возвращайся. Я больше не хочу с тобой дружить.

— Если бы я остался по какой-то другой причине, чем та, из-за которой я пришел, я бы обманул тебя… потому что я знаю… ты создан для того, чтобы стать светом.

Не глядя на него, я крепко зажмурился, чтобы не расплакаться. Через пару секунд я услышал плеск воды и понял, что дельфин ушел. Я чувствовал, как он отдаляется. Мое сердце различило последние слова, которые он прошептал:

— Пребудь во свете, ребенок Омер.

Через пару часов меня забрали из морга.

— Погодите, что вы делаете? Я не мертв! — кричал я, но никто этих криков не слышал.

К тому моменту, когда меня положили на металлический стол, я потерял всякую надежду быть услышанным. Служащий, совершавший омовение, не очень-то нежничал, втирая зеленое мыло в мое окоченевшее тело. Он переворачивал меня с боку на бок, и моя голова билась о стол. Чтобы намылить промежность и подмышки, он дергал мои застывшие руки и ноги из стороны в сторону, и хотя я не чувствовал боли, было неприятно слышать звуки, свидетельствовавшие о том, что от моего тела отваливаются куски.

Затем меня завернули в белую простыню и положили в гроб, от которого несло затхлостью. Меня понесли в мечеть.

На похороны пришло довольно много людей, и должен сказать, что, увидев тех, кого не ожидал увидеть, я очень обрадовался. Некоторые даже подошли к моему гробу, лежавшему на каменном постаменте, — немногие решились на это, ведь на улице стояла жара.

Десятки знакомых, с которыми я не встречался уже много лет, с тех пор как окончил школу и университет… Конечно, эти люди больше интересовались друг другом, чем мной. Они вспоминали старые добрые школьные деньки или обсуждали работу, но я все равно был благодарен им за то, что они пришли.

Я впервые обрадовался тому, что мои родители уже были мертвы, ведь у меня кошки на душе скребли от одной мысли о том, как они плакали бы здесь, обнимая мой гроб.

Много лет назад я сказал: «Хочу, чтобы меня похоронили на кладбище рядом с Холмом Пустоши», и потому после обряда в мечети мы отправились в долгое путешествие. Так как кладбище находилось далеко, большинство людей ушли, успокаивая себя тем, что они выполнили свой последний долг, посетив обряд.

Меня не обидел их ранний уход. Земля по-прежнему вращалась и продолжит вращаться. Другие не умирали из-за того, что кто-то умер. Как бы то ни было, кто я такой, чтобы обижаться? Даже тех, чьи похороны посещали сотни тысяч людей, забывали уже через пару дней.

В любом случае, увидев вырытую для меня могилу, я не мог думать о чем-либо другом. Сейчас мне было не до того, чтобы печалиться о том, что так мало людей провожали меня на кладбище. Не волновало меня и то, что окружающие по-прежнему не понимали, что я все еще жив, а также тот факт, что они стремились поскорее забросать мой гроб землей.

Я по-прежнему слышал молитвы, плач и бормотание: «Ах, он был так молод!», но уже очень скоро люди ушли. Их шаги надо мной вскоре совсем затихли. Через десять минут все звуки уступили место полной тишине…

«В могиле становишься философом». Мне потребовалось секунд тридцать, чтобы осознать эту истину. Я не страдал от клаустрофобии или чего-то подобного, но это место было тесным, а в моей голове роились сотни мыслей. Наихудшей была мысль о том, что я не знаю, что произойдет со мной в ближайшие часы. В моей голове возникали вопросы: явятся ли два ангела (или один?), о которых нам рассказывали на уроках религии? Перемещусь ли я из этого места в другое? Сколько времени потребуется на то, чтобы мое тело сгнило? Если я останусь здесь навсегда, смогу ли я выносить чудовищную вонь? Когда черви начнут заползать мне под саван? Какая часть моего тела первой пойдет им на съедение?

Как я уже сказал, в могиле становишься философом. Философом, которому приходится получать знания из внутреннего мира. На самом деле все, что я знал, по-прежнему оставалось со мной. Например, я знал, сколько будет семью восемь. Только семью восемь? Я знал цену неэтилированного бензина, знал год начала Великой французской революции, последствия глобального потепления, мой номер налогового счета, имя первого человека, ступившего на Луну, количество выигрышей моей футбольной команды, возраст, в котором принцесса Диана вышла замуж, список всех произведений Шекспира, обоснование процесса фотосинтеза, объем торгов на бирже в прошлом году, название равнин Анатолии, количество картонных эльфийских ушей, использовавшихся при создании «Властелина Колец», наименьшее простое число, определение эмоциональности, теорию Большого взрыва и миллионы других вещей. О Господи, сколько же всего я знал! Сколько я выучил за короткий срок моей жизни… Странно, но все, что я узнал, внезапно поднялось из глубин моего сознания. Моя душа пришла в полное смятение. Кроме этих бесчисленных осколков смыслов, в моей голове всплывали сотни вопросов, на которые я не знал ответа. Мысли обрушивались на мое сознание, словно газеты, падавшие с печатного станка. Впрочем, среди этих вопросов был один, ответ на который мне хотелось бы получить в первую очередь.