Лия Флеминг - Девушка под сенью оливы [litres]

Райнер всегда скептически относился к суевериям, но тут невольно вспомнил, как фатально погиб офицер, который в свое время подарил ему икону.

Когда-то он много читал о критской школе иконографии, знал, с каким душевным трепетом и восторгом приступали древние иконописцы к работе. Для них это был не столько акт творчества, сколько религиозный подвиг, благоговейное поклонение тому, чей лик они изображали на доске. Вот и икона святой Екатерины, древняя, передаваемая из рук в руки поколениями верующих, она должна вернуться туда, откуда много лет назад была вывезена насильно. Пусть это станет его скромным вкладом в дело примирения, крохотной заплаткой, помогающей залатать следы былых разрушений и вандализма. Быть может, только тогда он сможет наконец обрести примирение и с собственным прошлым.

Но не так-то просто от благих порывов перейти к конкретным действиям. Переступив порог музея, Райнер тут же ощутил какую-то внутреннюю неуверенность и даже робость. Как он объяснит, откуда у него эта икона?

К счастью, в фойе было пусто. Не видно было и служителей музея. Можно просто оставить на столике сверток и уйти. Но это слишком просто, слишком обезличенно. Надо написать записку, постараться объяснить, что и как. Он вышел во внутренний дворик музея и, устроившись в теньке, задумался. Что писать? И как? Пожалуй, вот так!

Прошу принять икону, вернувшуюся после долгого отсутствия к себе домой. В 1942 году ее украл в каком-то доме немецкий солдат, служивший на Крите в составе оккупационных войск. Я не имею понятия, кому принадлежала эта икона. Пожалуйста, передайте ее в какой-нибудь храм в качестве подношения и дара во славу Господа и во искупление грехов тех, кто когда-то силой забрал икону у ее законного владельца.

Райнер снова вернулся в фойе. За информационной стойкой хлопотала приятная молодая женщина. Он подошел к ней и тихо сказал:

– Пожалуйста, возьмите вот это! – И, положив на стол сверток, направился к выходу.

Девушка доброжелательно улыбнулась и принялась разворачивать пакет.

– Подождите! – крикнула она ему. – Где вы нашли эту красоту?

Но он уже вышел на улицу и тут же смешался с толпой туристов. Итак, он выполнил свой последний зарок. Икона должна была вернуться, и он ее возвратил. Ах, если бы так же легко можно было переписать собственное прошлое!

Интересно, что они сделают с иконой, размышлял он, сидя в приморском кафе. Может, постараются найти владельца. Или передадут ее в дар монастырю Святой Екатерины. В любом случае икона уже у себя дома.

Пора и ему домой. Больше его уже ничто не удерживает на Крите. Разве что одно последнее, но очень важное дело.

Какое-то время он бесцельно любовался видом на бухту, усеянную бесчисленными прогулочными яхтами и катерами. Мы не уничтожили этот остров, подумал он. Себе мы навредили гораздо больше. А Крит, он вечен. Скольких завоевателей он пережил. Минойская эра, эпоха римлян, потом турки, хитроумные венецианцы.

Гарнизон держался до последнего, вплоть до момента капитуляции в мае 1945 года. Британцы после тщательно досмотра каждого распределяли пленных по концлагерям за пределами острова. Он догадывался, что англичане опасаются вспышек насилия по отношению к пленным со стороны местного населения, готового поквитаться с оккупантами за все былые обиды и унижения. Лично он попал в Канаду. В концлагере он пробыл недолго и вскоре вернулся домой: в разоренную, разделенную на сектора страну, с бесконечными трибуналами и казнями, с голодными близкими и с отсутствием крыши над головой. Увы-увы! Посеяв ветер, немцы пожинали не просто бурю, а самый настоящий ураган. Он вспомнил, как на недавней встрече многие его товарищи-ветераны пытались оправдываться, с горечью говорили о том, что их обманули вожди, что, дескать, это они во всем виноваты, завели страну не туда. Наверное, в чем-то они правы. В самом деле, в чем оправдываться простому солдату? Солдат на поле боя воюет не столько за себя, сколько за своего товарища, надеясь, в случае чего, на такую же взаимовыручку.

За прошедшие после войны годы мир поумнел, люди стали терпимее друг к другу. Но всегда отыщутся фанатики, желающие навязать свое понимание истины, свои религиозные и политические ценности всему остальному человечеству. Даст бог, он умрет раньше, чем разразится очередная катастрофа, которую развяжут уже новые поколения горе-политиков.

Но вот в поле его зрения снова оказалась семья, которую он заприметил на мемориальном кладбище. На сей раз старая дама была в приподнятом настроении. Дочь или внучка даже пыталась остудить ее пыл, успокаивала, а мальчишка всецело был занят игрой на телефоне. Интересно, какова была их цель приезда на Крит? Загореть, отдохнуть и вернуться домой с сумками, полными сувениров? Впитать в себя как можно больше солнца, чтобы его потом хватило на всю долгую зиму? Это так типично для нас, северян. Но вот старая дама встрепенулась и посмотрела в его сторону. Он улыбнулся ей, и она, поймав его взгляд, тоже улыбнулась ему, а потом повернула голову и продолжила разговор с дочерью.

Он всегда понимал толк в женской красоте. Даже в преклонном возрасте некогда красивое лицо не теряет своей привлекательности. Благородная посадка головы, классическая форма черепа. Хотел бы он знать историю жизни этой красивой женщины. Судя по ее лицу, ей многое пришлось пережить. Ему бы хотелось запомнить это лицо, запечатлеть его в памяти. Он вспомнил, как в концлагере один доморощенный художник учил его правильно рисовать, чтобы буквально несколькими штрихами передать не только портретное сходство, но и характер модели. Сейчас этим ремеслом в совершенстве овладели многие уличные художники. Вон их сколько сидит в гавани. Предлагают за умеренную плату прямо на ходу изобразить вашего ребенка или вас.

Впрочем, что ему до этой дамы? На свете есть только одно лицо, которое он хотел бы запечатлеть навечно. Это лицо Пенелопы. А оно все время ускользало от него, расплывалось, терялось в дымке прошлого, несмотря на все попытки сохранить ее образ в памяти.

Он улыбнулся, вспомнив те драгоценные для него дни, которые они провели вместе в Афинах. Казалось, напряженность между ними на какое-то время ослабла, и Пенелопа, сбросив с лица сурово-неприступную маску, которой всегда отгораживалась от остального мира, предстала наконец перед ним женщиной. Да, Афины должны снова напомнить ему о Пенелопе.

Райнер был шокирован тем, что увидел в Афинах. Полуразрушенный город был поделен на зоны. Одни кварталы были прокоммунистическими, другие стояли горой за националистов, и все воевали друг с другом, словно враждующие между собой племена на Диком Западе. Центр еще худо-бедно можно было узнать, но дальше древний город лежал в руинах. Перестрелки, то и дело вспыхивающие между полицией и партизанами, мешали даже днем нормально передвигаться по улицам. За каждым углом тебя могла подстерегать пуля. Хорошо, что он здесь лишь проездом.