Юрий Рытхэу - Cкитания Анны Одинцовой

Все эти дни Ринто был необыкновенно ласков и предупредителен к своей тангитанской невестке и старался предоставлять больше свободного времени Танату, чтобы тот мог чаще бывать с женой. Костер в чоттагине плохо разгорался, и Ринто уселся перед очагом помочь невестке.

— Ты на меня сердишься?

— За что?

— Мое камлание оказалось тщетным.

— Ты не виноват… Или Их нет, или Они тебя не услышали.

— Нет, Они есть, — убежденно возразил Ринто. — Только на этот раз у Них были свои намерения.

— Злые намерения, — заметила Анна морщась от едкого дыма.

— Мы никогда не сможем разгадать Их истинные намерения. — сказал Ринто. — Только должен заметить: мы не можем мерить деяния Высших Сил нашими человеческими мерками.

— Никакими мерками, ни Высших Сил, ни человеческими не оправдать смерть невинного младенца, не сделавшего никому зла! — воскликнула Анна.

— Только Они дают жизнь, — сказал Ринто.

— Зато желающих отнять ее слишком много и без Них, — сердито заметила Анна. — Особенно среди людей… Но какой был великий смысл в смерти Тутынэ?

Ринто какое-то время помолчал, потом продолжил:

— Я чувствую, что твоя вера в мои силы поколеблена. Может быть, ты в душе даже называешь меня, как твои сородичи-большевики, распространителем умственной отравы. Это твое право — сомневаться. Сомнение — это проверка на пути к истине.

Хотя Танат и вернулся на свое постоянное супружеское ложе, прежней, горячей, всепоглощающей близости между ним и Анной уже не было. Он чувствовал, что она только терпит его и с нетерпением ждет, когда он отодвинется от ее тела и перекатится к Кате, которая демонстративно громко вздыхала, кашляла, всем своим поведением показывала, что она бодрствует и все слышит.

— У нас еще будет ребенок! — горячо шептал Анне Танат. — Впереди у нас еще целая жизнь!

Анна молчала. После близости она повернулась к мужу и через мгновение громко задышала.

— Это у меня будет ребенок! — зашептала прямо в ухо Катя. — Теперь в этом нет никакого сомнения. И я уверена, что у нас будет сын!

Смысл этих слов не сразу дошел до Таната. А когда понял, почувствовал странную раздвоенность. Ему хотелось приласкать Катю, как-то поблагодарить ее за терпеливую верность, и в то же время неутихающая, неослабевающая жалость к Анне продолжала сжимать его сердце.

Утром уже все в стойбище знали, что Катя беременна. Анна обняла ее и сказала:

— Я очень рада. Значит, наша яранга не останется без звонкого детского голоса!

Согласие и умиротворение наступили в маленьком стойбище.

В один день двинулись реки, изошли талой водой снежные склоны и покрылись зеленью. Самые первые цветочки нъэет усыпали каменистые пригорки и берега ручьев. Нежные цветы уминали в кожаных туесках. Сдобренные слегка прогорклым тюленьим жиром, они оказались сладкими, как ягоды, и очень вкусными.

Еда разнообразилась дичью и рыбой, выловленной в ближайшем озере.

Ринто беспокоили участившиеся полеты самолетов. Некоторые из них явно замечали стойбище и оленье стадо. Одна из грохочущих железных птиц так низко пронеслась над пасущимся стадом, что испуганные олени подавили несколько телят, а один ездовой олень безнадежно сломал ногу и его пришлось заколоть.

В поисках дичи и новых пастбищ Ринто часто уходил довольно далеко от стойбища, и однажды ему почудился запах незнакомого очага. Поднявшись на ближайшую вершину, он разглядел в бинокль на юго-западной стороне на берегу потока три светлых пятнышка. Несомненно, это было стойбище.

Трудно было сразу решить: хорошо ли это или худо. Там, в срединной тундре Чукотского полуострова, в знакомых с детства местах, неписано признанных владениями их рода, он не чувствовал себя таким одиноким и заброшенным, как здесь, на чужой земле. Раньше он всегда знал и чувствовал присутствие в северо-западном направлении Тонто, до которого в хорошую погоду на легковой нарте можно было добраться за два дня. В юго-западной части кочевал со своей многочисленной родней Ильмоч, до него вообще можно было дойти пешком. На Курупкинском водоразделе, недалеко от Горячих ключей простирались пастбища другого оленного рода — Туккая, родственника имтукских и сивукакских эскимосов. Он мог и не видеть их месяцами, а то и годами, но всегда ощущал их присутствие, и этого было достаточно, чтобы не чувствовать себя одиноким.

Но кто там, в этих трех ярангах? Бежать от них или пойти к ним?

— Они явно не тангитаны, — предположил Танат.

По очертаниям жилищ это, несомненно, чаучуваны. Но кто они? Какой тундры, каких краев? Не являются ли они настоящими хозяевами этих земель? Тогда непрошеное вторжение стойбища Ринто может быть расценено как нарушение древних законов, и, в лучшем случае, придется покинуть эти места… Но куда? Обратно к Уэлену и холмам за лагуной?

Ринто решил не торопить события.

Соседи сами пожаловали в гости.

Их было трое. Один — старик, согнутый временем и тяжким пастушеским трудом. Двое остальных были примерно возраста Ринто, может, даже помоложе.

Старик опирался на посох. Одежда гостей ничем особенным не отличалась от обычной чаучуванской, если не считать того, что вырезы на летних кухлянках были очень глубокие. Смуглая кожа почти не отличалась от коричневой мездры хорошо выделанного неблюя [42] Неблюй — годовалый олень. Обычно его шкура идет на повседневную одежду. .

— Амын еттык! — сдержанно приветствовал Ринто гостей и пригласил в ярангу.

Анна уже поставила коротконогий столик у изголовья и подвесила чайник над очагом.

— Мы — канчаланские, — объявил хрипловатым голосом старик. — Я — Аренто, а это мои сыновья. Мы укочевали от побережья и не надеялись кого-то обнаружить в этих пустынных краях.

— А мы — уэленские, — сообщил Ринто и назвал свое имя.

— Слышал о тебе, — кивнул старик, — твои песни до нас доходили… Что же вы так далеко ушли от вашего побережья?

Ринто не хотелось пускаться в откровения, и он уклончиво сказал:

— Нужда такая была…

— Пастбища здесь неважные, — заметил Аренто. — И впрямь только по великой нужде можно сюда укочевать.

Он пристально разглядывал Анну, вслушивался в ее речь.

— Обликом вроде бы тангитанка, а речью — настоящая чаучуванау.

— Младший сын взял ее в Уэлене.

— Тамошний народ, как я слышал, сильно смешан с эскимосами и тангитанами — американскими и русскими.

— Анна у нас русского происхождения, — сказал Ринто и поспешил перевести разговор. — Похоже, и вы не по своей воле откочевали так далеко от родной Канчаланской тундры.

Аренто еще раз опасливо посмотрел на Анну.

Ринто сделал незаметный для гостей знак, и невестка вышла из яранги.

— Честно говоря, — тихо начал Аренто, — убегаем от колхозов. Да и не мы одни. Многие чаучу покинули долину Въэна, отошли к отрогам гор, в истоки рек. Новые тангитаны силой отбирают оленей, самих владельцев стад арестовывают и увозят далеко от родины… Так в старину даже казаки не поступали.