Юрий Рытхэу - Cкитания Анны Одинцовой

Он на этот раз занял переднюю позицию и первым стал приближаться к ярангам, придерживая собак. Стойбище располагалось так, что при подъезде к нему невозможно было миновать довольно высокую и крутую скалу, увенчанную снегом. Если ненароком сорвется огромный карниз снега, беды не миновать: засыплет так, что это место может стать могилой навсегда.

Вот уже можно различить двух женщин и мужчину. Кто же из них Анна Одинцова? Или ее нет среди встречающих? Нет, вот она. Она выше ростом даже самого хозяина стойбища Ринто. Но если не знать заранее, то ее никак не отличить от настоящей чаучуванау.

— Амын еттык! — еще издали приветствовал подъезжающего гостя Ринто.

— Ии, — сдерживая торжествующую улыбку, ответил Атата. — Вот я тебя и догнал.

— Твоя удача, — заметил Ринто.

Атата подвел упряжку почти вплотную к яранге, крепко вбил остол в плотный снег, чтобы собаки не сорвали нарту. Теперь он легко мог различить Анну Одинцову. Горячая волна поднималась изнутри, и он чувствовал, как вспыхнули щеки и руки налились теплой тяжестью. Он выпростал из оленьей рукавицы потную, горячую ладонь и протянул Анне, собираясь поздороваться с ней по-тангитански.

— Здравствуй, Анна, — он на секунду замялся, — вот не знаю вашего отчества…

— Николаевна, — подсказала Анна, но не протянула в ответ своей руки и сказала по-чукотски: — Амын етти!

Ринто поздоровался с подъехавшими каюрами и показал место, где они могут привязать собак. Он держал себя, как подобает хозяину стойбища, встречающего гостей. Обычай тундрового гостеприимства требовал оказания всяческой помощи путникам. Он осведомился, достаточно ли у них корма.

Атата ответил, что корма у них достаточно, что спать он будет в палатке вместе со своими каюрами.

— Я тебя не боюсь, — скатал он Ринто, — но так будет лучше и для меня и для тебя.

— Ты знаешь, что ты можешь расположиться в любой яранге, — степенно ответил Ринто. — А если хочешь жить в палатке — твое дело. Но, думаю, не откажешься от вечерней трапезы в моем жилище?

В разговоре между гостем и хозяином чувствовалась напряженность, но оба старались сдерживаться, и внешне создавалось впечатление, что ничего особенного между ними нет — просто гость прибыл в тундровое стойбище.

За столом хозяйничала Анна. Ей помогали Вэльвунэ и Катя. Глядя на маленького Тутриля. Атата подумал, что было бы хорошо, если бы у него и у Анны появился вот такой шустрый мальчишка. От этой мысли почему-то тревожно заныло сердце.

Он вежливо осведомился:

— Привыкли к яранге?

— Мне не надо было привыкать, — ответила Анна. — Я была готова к этому.

Атата задумался. Меньше всего в этой обстановке ему хотелось ссориться. Но не может тангитанка, комсомолка, выросшая в прекрасном городе Ленинграде, где произошла революция, где на каждом шагу тебе напоминают о величии рабочего класса, его коллективном чувстве, безвозвратно обратиться в чаучуванау! По ее поведению, по разговору видно было, что женщина она умная.

— Думаешь, мне приятно заниматься вот этим делом — раскулачиванием?

Анна усмехнулась:

— Мне кажется, что тебе это нравится. Нравится быть большим начальником, особенно перед беспомощными, загнанными в угол людьми.

Да, она могла проникнуть своим умом глубоко! Надо быть осторожнее с ней, не стоит так откровенничать и доверчиво искать у нее сочувствия.

Тем временем из стада вернулся Ринто, принес на себе ободранную оленью тушу.

— Что же ты один вернулся? — строго спросил Атата.

— Сыновья не могут покинуть стадо. Важенки недавно отелились.

Распорядившись принести собственные продукты, чай, сахар, Атата не поленился лично сходить к своей нарте и нацедить из канистры бутылку спирта. Потребовав воды, развел напиток и предложил сначала хозяину. Ринто покорно принял кружку и отпил глоток. Все, кто находился в яранге, даже Катя, отпили по глотку, и только Анна отказалась.

— Знаю, — усмехнулся Атата, — тангитанские женщины любят сладкое красное вино. Может быть, тебе его скоро доведется отведать…

Разговор налаживался с трудом, случалось, что чоттагин погружался в долгое молчание, прерываемое лишь треском сырых сучьев в дымном костре, да чавканием Ататы, который с удовольствием поглощал свежее оленье мясо. Для приморского жителя оленина всегда была лакомством, недаром именно она и являлась лучшим жертвоприношением, когда надо было умилостивить богов.

— Ну, вот и кончилось твое хозяйствование в тундре, — обратился к Ринто заметно захмелевший Атата. — Скоро тебе придется расставаться со своими оленями.

Ринто спирт не брал. Несмотря на то, что он сделал изрядный глоток из кружки, голова оставалась ясной, лишь сердце стучало чаще, болью отдаваясь в грудной клетке.

— Что же будет с ними? — спросил Ринто, с трудом выдавливая из себя слова.

— Твои олени станут колхозными, станут частью большого общественного стада уэленского колхоза «Красная заря».

— Но ведь уэленский колхоз чисто охотничий, — напомнил Ринто.

— Теперь такая установка, создавать смешанные хозяйства, — пояснил Атата. — Ведь зимой охотники мало заняты, вот они и будут пасти оленей.

— Они этого никогда не делали, да и не умеют.

— Научатся! Вот я тоже не умел ничего, был тёмным, невежественным эскимосом. А кем стал! Капитан МГБ! Скоро стану майором! Ты слыхал хоть про одного майора из народа эскимосов или чукчей!

Последнее Атата произнес больше для Анны, нежели для Ринто.

Молчавшая до этого Анна спросила:

— Вот ты большой начальник, можешь ли сказать: зачем трогать людей, которые ничего плохого никому не сделали?

— Как это не сделали? — искренне удивился Атата. — Они же убегали от Советской власти!

— Они спасали свою жизнь, своих оленей, они хотели жить, как жили раньше.

— Но есть же решение Центрального комитета партии и Советского правительства! Указание вождя великого Сталина! Советские люди должны жить по новым законам!

— А если они этого не хотят?

— Мало ли! Есть лозунг: кто не с нами — тот против нас! Если Ринто со своим стойбищем не с советским народом, то он — против нас! Поэтому мы поступаем с ним как с врагом народа!

— Арестуете его?

— Он уже считается арестованным.

— А если он не подчинится?

— У меня есть право — применить оружие.

— Неужели ты можешь вот так запросто убить человека?

— Я уже говорил: кто не с нами — тот против нас! Когда враг не сдается — его уничтожают! Я выполняю задание партии, Советского правительства и лично товарища Сталина.

— Арестуете, а что потом с ним будет?

— Судить будут. Иногда присуждают расстрел, иногда — лагерь. Но многие до лагеря и даже до суда не доживают.

Хотел было рассказать об Аренто, но не стал: эта смерть скорее его поражение, чем победа.