Леонид Нетребо - Шахристан

Их, группу школьников, прибывших из Средней полосы, встретили в аэропорту знойного Ленинабада и повезли на старом автобусе в сторону гор, обещая скорую прохладу: «Скоро, скоро, потерпите, там прохладно, как у вас, в России»! — пообещала встречавшая молодая женщина, которая представилась старшей вожатой одного из горных лагерей, смуглая и красивая, так торопливо отметил про себя Мальчик, не имея времени на долгое разглядывание и тонкую оценку.

Стеклянно-бетонная аэро-торжественность скоро перешла в простоту пригородных обителей, впрочем, осложненных диковинным укладом нешироких улиц: сплошная стена из дувалов, окон, крыш, ворот… И, конечно, калиток, похожих на ту, волшебную, со сказочной картинки, — не конструкцией, а тем, что из глубины каждой, несмотря на автобусную скорость, взгляд выхватывал кусочек сказки, где изумрудной, где белесой, но на сей раз населенной людьми: то седой старик в тюбетейке, с посохом, то женщина в пестрых шароварах, с ребенком на руках, то ватага смуглых детей — лысые мальчишки и косистые девчонки…

Побежали сады и хлопковые поля, отороченные невысоким тутовником-шелковицей — столбики, похожие на слоновьи ноги, с шарообразными кронами плотной зелени, надежно скрывающей короткие ветки.

…Вдруг оборвалось всё рукотворное, и автобус стал взрёвывать и переваливаться с колеса на колесо, въезжая на кривую и каменистую дорогу ущелья.

Слева и справа явились пологие пригорки, поросшие приземистыми деревьями и кустами в цветковом крапе, — зеленые предвестники каменной мощи, которая стала означаться то стеной со слоистыми срезами, внезапно выпрыгивающей из кущ, то перерождением в галечную сыпь бесплодного откоса с островом — нагромождением валунов, похожих на заброшенных истукуанов или на древние, неровно обтёсанные надгробья, на которых, если рассмотреть поближе, — так хотелось верить, — не прожилки разноцветных пород, не тисненые стихией беспорядочные линии, а испорченные, переиначенные временем рисунки и надписи.

На ближних темных горах шевелились живые тени от нависающих лохматых, неряшливых облаков, а дальние освещенные вершины ютились в синей дымке и подрагивали там, как будто мерзли.

Действительно, свежело.

С дорогой соседствовал большой и бойкий ручей.

«Это сай?» — спросила у кого-то Мышка, всю дорогу как прилипшая к своему самолетному соседу и сидевшая, оказывается, и сейчас рядом. А получив утвердительный ответ, довольная и гордая, пояснила вполголоса Мальчику: «Сай — это сын ледника, он его родил, ледник…»

По всему пути в чреве ущелья, на тех ровных и чистых, покрытых лишь травой склонах, которые возносились вверх и вдаль под удобным для зрения углом, белым камнем гигантскими буквами складывались слова: «СЛАВА ПСС», «ЛЕН Н — С НАМИ», «РЕШЕ ИЯ X… СЪЕЗДА — В ЖИЗНЬ»… Иные слова не читались, а лишь угадывались — многие камни беспорядочно валялись по сторонам, как будто ребенок разбросал игрушки, а няня не удосужилась уложить их на место, — да так всё и осталось, и забылось, а арена игр передвинулась в другое место.

— Эти камни ненастоящие? — спросила любознательная Мышка у сопровождавшей, старшей вожатой. И, встретив удивленный взгляд, уточнила вопрос: — Краска?

— Нет, природа, — в лад вопроса ответила девушка, светло улыбнувшись, умиляясь тому, что такая маловажная деталь вызвала интерес ребенка, который должен быть повержен и смятен экзотикой гор, изобильно текущей в глаза и уши новоявленных горцев. Она повела взглядом по окнам салона, призывая…

Как будто приглашала полюбоваться… собой, так показалось Мальчику, — звала куда-то, привстав и взмахнув рукой и тут же опустив ее, — так разминается изящная, крепкая птица, потягиваясь, чуть расправляя крылья и складывая их, прежде чем сделать падающий шаг с трудного берега в легкую воду.

Мальчик стыдливо уличил себя в мысли, что с самого начала движения от дома к лагерю ему стали интересны все девчонки и даже взрослые женщины, встречающиеся на пути. Наверное, это потому, что, как сказано в одной из прочитанных им книг, женщина — символ природы, ее красоты и совершенства. А он — путник, для которого природа, безупречно-изящная, — та дорога, та река, по которой… в которую…

Он не смог, или просто не успел завершить мысль в аксиому, в понятность, призванную оградить от дальнейших терзаний тем, что на самом деле не является очевидным, — это его детский прием, про который, взрослея, он начинал было забывать…

Оказывается, вожатая своим «лебединым» движением приглашала к выходу: «А вот и наш кусочек ущелья! Нам здесь жить…»

Дорогу перегородил пионерский патруль, вскинув руки в приветствии-салюте и потребовав пароль.

— Костер! — привычно сказала вожатая, весело и бодро, выйдя из автобуса.

— Буд гатоф! Сигда гатоф! — темпераментно крикнул из окна салютующим пионерам смуглый водитель, внося свою шутливую лепту в ритуал, — открывай шлагбавым! — Обернулся к пассажирам, засмеялся. — Всо, приехали, сейчас отдыхать, располагаться будем.

Их встретил красивый, загорелый молодой мужчина: высокие ботинки на мощном протекторе, одежда оливкового цвета — шорты, ковбойская панама и пионерский галстук, повязанный как-то особо, с изысканной небрежностью, по-пиратски… Такими представлял Мальчик входящих в моду бойскаутов, про которых с восторгом говорили в телевизионных программах и писали в журнальных статьях. Уверенность и красота встречавшего тоже свилась в добрый знак Мальчику, уставшему с дороги, но полному возвышенного ожидания.

Он ступил на землю «кусочка ущелья», в прохладное царство каменного величия, одетого зеленью, овенчанного снежными гребнями и неподвижными облаками, наколотыми, как подушки, на белые пики.

Ущелье показалось и широким тоннелем без крыши и гигантской траншеей, с убегающими в необозримый верх косыми, неровными боками-стенами — плоскостями длиннющих призм, некогда покорёженных вселенской трагедией: вулканами, сотрясениями и смещениями земли…

Прижимаясь к левой призменной стене, бугристой анакондой извивался, шумел и пенился сай, искристый, подкрашеный солнечной синькой. Хвост анаконды терялся в дальнем, коричнево-зеленом сумраке, хмуро знаменовавшем конец тоннеля, из которого росла и вздымалась вершина, «отец ледника», уводя взгляд Мальчика в левое поднебесье — пусть полюбуется, книжный вояжер, настоящей снежной горой, до которой (такого не было никогда в жизни) рукой подать: и вон ведь, от самого пика, пригласительно спущена седая, воздушно-кружевная прядь, — песцовый шлейф от облака-шапки, — и теряется, истаивая где-то рядом, над саем, чуть ли не прямо за брезентовой палаткой, где предстоит жить.

Чего не покажется от восторга, рожденного первыми минутами восхищения.