Николай Беляев - Лунная ночь [СИ]

Это что ещё такое? ФСБ использует эту рухлядь?

Чёрная лаковая дверь открылась, Лёшу грубовато втолкнули на потёртый кожаный диван заднего сиденья. Двое сели с двух сторон от него, женщина уселась спереди, рядом с шофёром. Ненадолго, но Лёша успел рассмотреть их, и закралось сомнение: а кто они? Вряд ли ФСБ…

Трое были не в штатском, и не в привычной полицейской форме. На них была униформа, но старинная… а не реконструкторская ли? Гимнастёрки с петлицами, пилотки, кожаные ремни, сапоги… Женщина, севшая спереди, носила тёмно-синюю гимнастёрку и такой же берет.

Так это что, эти… реконструкторы? Кто ещё напялит на себя такое в наше время? Но… как они меня нашли? Они же совсем в другом городе, за полтыщи километров! Или нет? Если я что-то упустил, и они здесь? Они же предлагали встретиться, высказать всё, сказанное в интернете, лицом к лицу. Лёша, конечно, и не подумал соглашаться — интернетовская анонимность была лучшим его защитником. Впрочем… уже не защитником.

Куда они меня везут?

— Потерпи, тут недолго, — добродушно прогудел великан, словно в ответ на Лёшины мысли.

— Только не описайся, — полупрезрительно буркнул второй, чуть полноватый.

Ехали недолго, минут пятнадцать. Последние несколько минут машина неторопливо переваливалась, словно ехала по лесной дороге, пересечённой множеством выпирающих корней. Наконец скрипнули тормоза — остановилась.

— Вылезайте, приехали, — буркнул молчавший до этого водитель в такой же старомодной пилотке.

Лёшу вытолкнули наружу, и у него сразу подкосились ноги. Они были на кладбище. Чёрными зубьями щерились ограды участков, на земле лежали контрастные тени лунного света. Где-то в кронах деревьев гулко ухнула сова.

Лёша почувствовал, как помимо воли на тренировочных штанах расплывается мокрое пятно.

— Нет, — просипел он, оседая на землю.

— Иди давай, — полноватый брезгливо поднял Лёшу за шиворот, толкнул его в сторону хорошо освещённой луной прогалины. — Интернет-воин…

Это была не прогалина.

Площадка с подстриженной травой, на ней — ровными рядами чуть наклонные плиты с именами. Впереди — вертикальная гранитная плита, и на ней тоже — имена, имена, имена… В центре прислонено несколько свежих венков, увитых траурными лентами.

Мемориал на городском кладбище. Братская могила.

Пахло палыми листьями и сырой землёй. Под босыми ногами хлюпала грязь.

И было очень людно.

Лёша не понял, откуда здесь столько народу.

Люди стояли кольцом, окружая поляну. Большинство — мужчины в той самой старинной военной форме, но встречались и женщины, даже дети, одетые столь же старомодно.

Неужели собралось столько реконструкторов?

Лёша хотел было громко возмутиться, но слова застряли в горле.

Чёткая, большая как арбуз луна висела над деревьями, заливая всё вокруг белёсым светом… но люди, кроме Лёши и тех троих, что приехали с ним, не отбрасывали теней.

Лёшу легонько, почти ласково толкнули вперёд, и он оказался лицом к лицу со стоящим в тени человеком в прорванной на плече гимнастёрке с кубиками на петлицах, без шапки, в разбитых когда-то хороших сапогах. Молодой парень — на вид лет двадцать с небольшим, моложе самого Лёши… но взгляд — как у столетнего старика.

Лицо его показалось Лёше смутно знакомым, наверное, тоже из тех, кого он пытался «троллить» в интернете — в этой форме они все на одно лицо, не разберёшь.

— Значит, фестиваль прошёл, да, — глухо сказал парень, глядя сквозь Лёшу. — Вспоминали войну, да…

— Да кому она нужна, та война, — с вызовом ответил Лёша, чуть приободрившись. Он уже решил для себя — ФСБ тут не при чём, значит, это развлекаются сами реконструкторы. Получается, вокруг что-то голографическое — ну не бывает же так, чтобы люди теней не отбрасывали? Ничего себе они денег вбухали… не поленились. На понт берут. Ну ладно. Сейчас я вам скажу всё что думаю…

— Носитесь вы со своей войной, как дурак с писаной торбой, — начал он злобно. Паренёк в рваной гимнастёрке молчал, и Лёшу это завело ещё сильней. — Кончилась она, ясно? Давно кончилась! Ваш упырь Сталин загубил кучу народу, ваши упыри у власти загубили тех, кто выжил, а вы, упыри, — он начал повторяться, но в запале не замечал этого, — а вы носитесь по полю, как идиоты, народные денежки прожигаете! Если бы не вы с вашими начальниками, все ту войну забыли бы давно и жили бы счастливо! Кому вы нужны? Все страны хотят с нами дружить, все хотят демократии, а вы с вашими долбаными идеалами всё думаете, что умнее всех! Вон наши дедушки-прадедушки о войне и не рассказывали никогда, они её забыть поскорее хотели! А вам лишь бы повоевать!

Парень продолжал молчать, молчали и остальные. Лёша же, наоборот, распалялся:

— Достали вы со своим победобесием! Ах, мы победили, ах, мы молодцы! Кого вы там победили? Гитлера? С ним лучше было дружить, нагнули бы весь мир! — он хотел ввернуть про «я помню, я горжусь», но вовремя сообразил, что на реконструкторов этот аргумент не действует.

— Хорошо говоришь, складно, — тихо сказал наконец парень, когда Лёха выдохся. — А что ты сделал для того, чтобы хорошо жить не только тебе, но и тем, кто будет после тебя?

— А после меня — хоть потоп, — крикнул Лёха, как плюнул. — Для меня никто ничего не делал — и я ничего не буду! Пусть каждый сам выкарабкивается! Все учат, учат… Нечего меня учить, я и сам умный!

— Значит, дедушки-прадедушки о войне не рассказывали? — словно не услышав ответа, бесцветным голосом поинтересовался парень. — Почему, интересно?

Лёха осёкся. Говоря это, он повторил известную фразу, но сам никогда над смыслом её не задумывался. Не говорили — ну и чёрт с ними. Кому это нужно? Жить надо настоящим, а не вспоминать прошлое день ото дня.

— Мой прадед вообще с войны не вернулся, — буркнул он. — А дед на войне не был. И что? Погиб прадед непонятно за что. А не воевал бы — был бы жив, глядишь. Мог бы закосить, дурак…

— Мог бы, наверное, — задумчиво пробормотал парень. — Вот только если бы все они, как это… закосили — кто бы врагов остановил?

— А нечего было Сталину ту войну развязывать, — огрызнулся Лёха.

— Вот, значит, как, — покивал парень. — То есть, зря они воевали?

— Зря!

Парень сделал шаг вперёд, ещё один… Лёха отшатнулся.

Парень тоже не отбрасывал тени, но при этом был совершенно реальным, ничуть не похожим на голограмму.

Но страшнее было другое. Теперь, на свету, он узнал лицо.

Он видел его несколько раз. На старых, очень старых фотографиях в фотоальбоме деда, который в последний раз смотрел ещё в детстве.

«А вот это, Лёшенька, твой прадедушка. Он был кадровым командиром — так это тогда называли. Погиб в почти самом начале войны в наших же местах — только училище успел закончить. А где похоронен — того никто не знает…»