Владимир Зарев - Разруха

Я все еще размышляю над твоим предыдущим письмом, а это означает, что я постоянно рядом с тобой, не так ли?

Измученные цветы Вероники пытались расцвести в горшках на подоконнике. Я встал, потянулся, принес воды и полил их.

Все произошло в ту медленно тлеющую осень, последовавшую за летом, которое мы с Катариной провели в Симеоново. Дача у нас была маленькая, довольно запущенная, из необожженного кирпича, но сам участок огромный, в двадцать соток, и в чудесном месте. За участком начинался негустой хвойный лес с зарослями шиповника и ароматом диких трав, над ним высилась гора Витоша.

Я скосил выросшую во дворе траву, повыдергивал сорняки на старых грядках клубники, проредил малинник. Срезал сухие ветки на деревьях, засыпал кротовые норы и, прислонившись к старой айве, перевел дух. В сумраке догорающего дня айва на ветках, казалось, светилась, издавая аромат моего детства, каникул и босоногой свободы. Я обнял шершавый ствол, в небе надо мной замигали первые звезды. Они тоже прощались.

На следующий день я пришел в фирму «Мирослава и Ко», маленькое никому не известное агентство по недвижимости, единственным преимуществом которого было то, что оно находилось рядом с нашим домом. Агентство еле сводило концы с концами — офис напоминал канцелярию времен социализма: три старых письменных стола, выкрашенных масляной краской, покосившаяся этажерка, на стенах цветные фотографии бассейна в Велинграде и огромная истрепанная карта Софии. Меня встретила сама Мирослава, приятная дама деликатного возраста с хищными глазами и губами в форме сердечка. Мы сели в ее БМВ 1969 года выпуска, который по дороге чудом не развалился, и в облаке ароматов бензина и ее резких духов направились в Симеоново.

— Какая красота!.. — воскликнула Мирослава, дополнив недосказанное глубоким вздохом.

Она явно воодушевилась, обежала весь дом, бегло скользнула хмурым взглядом по комнатушкам, сунула нос даже в подвал, из которого еще не выветрился запах перекормленных гусей.

— Так, значит, электричество здесь есть, — она вытащила нечто вроде анкеты и обводила кружками соответствующие пункты, — вода есть, канализации нет…

— Есть яма для сточных вод за домом, — уточнил я.

— Канализации нет, участок — двадцать соток, наследники «чистые», мать и сын, недвижимость не заложена. Цена сорок тысяч долларов.

Она недоверчиво посмотрела на меня, словно боясь, что я ее обманываю.

— Почему вы так дешево продаете это волшебное место?

— Мне срочно нужны деньги, — ответил я, — для другого волшебства.

— Понимаю, — кивнула Мирослава, — сейчас все спешат отделаться.

— От чего? — поинтересовался я.

— Да от всего. Просто так.

Через три дня она позвонила и с восторгом собаки, к которой вернулся долгожданный хозяин, сообщила, что нашла солидного клиента, готового совершить сделку прямо завтра.

— Но ведь ключ у меня, — испугался я, — он еще не осмотрел дом.

— Он все равно его снесет, клиента интересует участок.

«Вот этого ни в коем случае нельзя говорить маме», — подумал я.

— Как вы предпочитаете получить деньги? Наличными? — торопилась брокер.

— Вы меня озадачили, — я попытался увильнуть от прямого ответа. — Все так скоропалительно…

— Ну, за такую цену… — я вас предупреждала. — Клиент весьма заинтересован в сделке.

Я позвонил своему другу Живко и попросил его прислать мне завтра своего адвоката, и со страхом стал ждать завтрашнего дня. Ночью я не сомкнул глаз, утром мне по-прежнему было страшно, когда мы все собрались у полной дамы нотариуса в ее офисе у площади Журналистов. Клиент действительно выглядел вполне солидно, нувориш, разбогатевший на производстве подсолнечного масла. Он ужасно торопился. Грузный, плешивый дядька с влажными руками небрежно подписал бумаги, раскрыл свой кейс, достал четыре пачки стодолларовых купюр и, к всеобщему удивлению, машинку для счета денег. Отодвинув на столе у нотариуса ее настольную лампу, он включил в розетку электрическую счетную машинку для купюр, и та молниеносно пересчитала все деньги.

— Подпись я поставил, купюр ровно четыреста, все, я тороплюсь. Мне было очень приятно, господин… — он даже не потрудился запомнить мою фамилию.

— Не исключена вероятность, что среди купюр могут оказаться фальшивые… — адвокат Живко, высокий, худой и педантично аккуратный мужчина в очках кивнул в сторону кучи денег.

— Проверка — высшая форма доверия, — ухмыльнулся клиент, — отнесите их на проверку в банк, но я тороплюсь, господин…

— Сестримски, — не сдержался я.

— Совершенно верно, Сестримски. — Он вытащил бумажник, долго выбирал самую засаленную пятидесятидолларовую купюру, затем протянул ее мне, — это за банковскую экспертизу. Я вам полностью доверяю. Вы можете подписать мой, — он сделал ударение на слове «мой», — нотариальный акт после проверки. Следовало бы обмыть сделку, но меня ждут дела. Всего доброго, — и демократично протянул мне руку. Я пожал ее с чувством, что сжимаю пухлый скользкий блин.

Мы с Мирославой смотались в «Булбанк». Сотрудница банка проверила все купюры и вернула их нам со вздохом сожаления — все были настоящими. Мы направились обратно к нотариусу, я нервничал. Ее окно с прочной металлической решеткой выходило прямо на парк царя Бориса. Когда мы вышли на улицу, улыбка Мирославы изобразила меланхолическое, сочащееся кровью сердце.

— Мы могли бы выпить по чашечке кофе, — неизвестно почему, она кивнула в сторону парка.

— С этой кучей денег… — я кивнул на мамин учительский портфельчик, который держал в руках.

— Да, это я не подумала, но позвольте спросить, — она смущенно взглянула на меня, — вы тот самый Сестримски, который так много писал о власти?

— Да, — не стал я запираться.

— Я читала ваши книги, — мечтательно произнесла Мирослава. — И вполне вас понимаю, сейчас все стараются избавиться…

Домой я вернулся часа в два и тут же набрал телефонный номер Борислава.

— Алло! — у него был привычно-бодрый, многообещающий голос.

— Дача продана, — сообщил я, — у меня на руках сорок тысяч долларов. Они прямо передо мной, я на них смотрю.

— Марти, значит, мы теперь богаты, — он замолчал. Ему было нужно время, чтобы поверить. Я представил себе, как он теребит мочку уха. — Но Вале ни слова, ты же знаешь…

— Мне теперь кажется, что я совершил ошибку.

— Чепуха… — он что-то объяснил жене, сгоравшей от нетерпения, и передал ей трубку.

— Значит, ты продал дачу, — зазвенел в трубке ее голос, — ну вот, самое время теперь сделать ремонт в ванной и поставить в квартире стеклопакеты, немецкие «Саламандр».

— Эти деньги нужны мне для других целей.

— Не скажи, «Саламандр», это «Саламандр», Марти, самая престижная фирма в мире. Такие рамы у тебя ни в жизнь не пожелтеют. Чтоб «Саламандр» да пожелтел! Это просто абсурд!