Владимир Зарев - Разруха

— Что-нибудь на десерт, мадам? Я к вашим услугам.

— Кофе, пожалуйста, и счет. Господин Тилев страшно устал.

— Я хотел сказать, не просто общий, а наш с тобой…

— Я вас не понимаю. Вы меня восхищаете, мое уважение растет с каждым днем, сегодня на переговорах вы продемонстрировали необыкновенный такт. Вы просто уложили наповал этих простофиль своей интеллигентностью и самообладанием, я просто не понимаю…

— Ты упомянула шесток.

— Нет, — твердо, но без оттенка злорадства отрезала она. — Не стоит заказывать апартаменты. Меня ждут сын и… — она кивнула в сторону Корявого.

— Почему его окрестили Корявым? — кивнул он в сторону урода за соседним столиком, мечтательно жующего свой кус мяса.

Она мило, но упрямо промолчала.

— Я плачу тебе за то, чтобы получать ответы, так ведь?

— У него это самое место… корявое, господин Тилев, — опустив глаза, она беспомощно покраснела, вспыхнула до самых корней волос.

— Что значит — корявое? Он у него кривой или огромный?.. Ответь, дорогая, мне это важно!

Магдалина выдохнула струйку сигаретного дыма в сторону горящей свечи. В ней испарилась последняя капля жалости к нему, она демонстративно поправила подвязку на бедре и холодно уточнила:

— Его член невообразимо кривой и ужасающе огромный, господин Тилев.

Он заплатил по счету, не дожидаясь, пока ей принесут кофе, и помог ей надеть жакетик от Версаче, который вчера ей подарил. Короткая юбка от костюма, безрассудно короткая для работы в столь благопристойной фирме, как его… Но там, где кончалась юбка, мелькало красное кружево ее подвязок. Корявый вскочил со своего места, отшвырнув в сторону сам столик и свой недоеденный ужин, в готовности тут же пожертвовать ради Бояна своей жизнью, в ожидании счастливого шанса умереть у него на глазах с выпущенными кишками. Отвратительный в своей несдержанности, он смешно засеменил у них за спиной, не дав ему рассмотреть поясные поклоны администратора.

— Не делайте этого, господин Тилев, — проронила Магдалина в приступе самоотверженности. Она предчувствовала его жестокость, разгадала ее, а ведь он так долго и тщательно все обдумывал — решил, что насиловать ее будет и он, и ее муж на поляне у подножия Витоши. Это было бы прекрасным утешением его уязвленной мужской гордости, компенсацией времени, потерянного на концерты в зале «Болгария» и перечитывание ради нее «Преступления и наказания». Но она опередила его, предвидев все заранее, и это лишило его наслаждения, унизило в собственных глазах, отняло у него возможность почувствовать свое превосходство. Прекрасная, она шла перед ним прямо к своему поруганию, надломленная, но верящая в нечто, чего он не мог понять, возвышенная — как Иисус на пути к Голгофе. Боян лихорадочно размышлял. «Должен же быть выход… А если я заставлю его задушить жену у меня на глазах, он это сделает?»

— И куда же мы отправимся втроем, — тихо поинтересовалась Магдалина, — на окружное шоссе или прямо к нам домой? Чтоб на глазах у сына, господин Тилев?

«Окружное шоссе, — осенило его, — все гениальное просто! Конечно, окружное шоссе!..»

— Отойди-ка на минутку, Корявый, — похлопал он телохранителя по плечу будто врезал ладонью по каменной стене. — Нам с Магдалиной нужно обсудить кое-что важное.

— Без проблем, шеф, — ухмыльнулся тот, показав желтые неровные зубы, — оно у меня с характером, так что, если будет кочевряжиться, врежь ему от души, чтоб пришло в себя.

— Корявый, Пеппи нас дома заждался, — тревожно откликнулась Магдалина, но не для того, чтобы отдалить события, по поводу которых у нее возникли дурные предчувствия, а чтобы обыграть слова «господина Тилева» и понять, что же он задумал.

— Я буду ждать вас на вашей вилле, шеф. — Корявый многозначительно ему подмигнул и протянул ключи от черного БМВ. Она попыталась сесть впереди, рядом с Бояном, но он молча кивнул ей на заднее сидение. Какой-то суеверный, неведомый ему раньше восторг ширился у него в груди, разжигая и науськивая жестокость.

— Ты сказала, что сегодня я поразил этих засранцев своей сдержанностью…

— Да, — ответила она, и на какое-то мгновение ему показалось, что Магдалина снова все знает, что это она ведет его за собой по разбитым улочкам «Драгалевцев» к окружному шоссе, в ад их общей судьбы.

Он медленно вел машину, настолько медленно, что его БМВ двигался рывками. Они проехали стеклянную с желтой подсветкой витрину магазина ковров и ковровых покрытий, автозаправку Шелл, ультрасовременные склады, совсем недавно выросшие вдоль шоссе у подножия гор. Лето дышало, в зелени сорняков взахлеб стрекотали одуревшие сверчки — все вокруг было таким простым и настоящим, что он себя пожалел. Наконец, напротив Боянской резиденции, он увидел ее, цыганку в коротких черных шортиках, распахнувшую розовую тунику на груди и обнажившую налитую грудь в попытке его остановить. Он ударил по тормозам, почувствовав, что Магдалина замерла от ужаса. Цыганка подошла легкой походкой — она казалась горячей и расточительно щедрой, как весь цыганский табор вместе взятый. Открыв дверцу, заглянула внутрь и, увидев в салоне женщину, отпрянула как ошпаренная.

— Сколько берешь за минет? — грубо проронил он.

— Десять, — спохватилась она, вспомнив, что остановила мажора за рулем навороченной «бэшки», — а за пятьдесят я тебя два раза ублажу.

— Садись.

— Но эта… если она будет драться, я, это самое…

— Садись, кому сказано.

Он позволил ей расстегнуть ему брюки, вытащить его дружка на волю, разорвать зубами обертку тонкого презерватива, зачехлить его инструмент и соблазнить его своими огромными негритянскими губами.

— Сними это, — скомандовал он, потому что резинка прикрыла бы его, уменьшила бы боль Магдалины, — и медленно. Медленно!

Ее цыганская многоопытность его не интересовала. Боян вглядывался в лицо Магдалины через зеркало заднего вида, услышал ее паническое «Ох!», ее выплеснувшееся отвращение, но в то же время, и признание его изобретательности, готовности унизить ее, прежде унизив себя.

«А если это общий шесток…», — сказал он ей тогда в ресторане. И зазвучали сверчки.

Магдалина плакала — уже давно, и не из-за происходящего, а из-за всего сразу: оплеух Корявого, из-за его издевательского предложения приютить ее в Софии (она ведь была родом из маленького провинциального городка и без этого живодера, вероятно, так и осталась бы там), из-за своей любви к английской литературе и насилия над собой, из-за ужаса, что их сын Пеппи может вырасти похожим на своего отца, если Корявый действительно был его отцом, из-за костюма от Версаче, в то время как семьи двух ее братьев прозябали в нищете… Да, она не отпрянула, наоборот, кожаная обивка заднего сидения скрипнула под ее хрупким телом, она приподнялась, чтобы увидеть и испить до дна свое унижение, чтобы охватить взглядом воспрявший мускул, губы цыганки, плоть которой пахла костром и выветрившимся дезодорантом, воочию проследить за тем, как та выпивает его до дна — единственного и непостижимого — почувствовать его содрогания… Она уже коснулась его затылка жестом той беспощадной женской жалости, когда он взорвался, забрызгав лицо цыганки, кассетник, пульт от кондиционера, все дорогостоящие навороты своего БМВ.