Пол Бейти - Продажная тварь

Я уже отвязывал лошадь, когда из клуба вышел Фой и по-отечески приобнял меня. Его бородка нервно подрагивала, раньше я такого не видел, шея была измазана в грязи, и вообще от него воняло.

— Уезжаешь навстречу закату, Продажная тварь?

— Да.

— Длинный был денек.

— Наверное, вся эта туфта насчет того, что при рабстве было лучше, перебор даже для тебя, да, Фой?

— По крайней мере МакДжонсу не плевать на черных.

— Да ладно, его волнуют черные так же, как двухметрового детину — баскетбол. Его волнует, потому что он больше ничего не умеет.

Фой понимал, что я больше никогда не вернусь в Клуб интеллектуалов, и одарил меня таким скорбным взглядом, каким миссионеры, должно быть, смотрели на язычников в джунглях. Взгляд его говорил: «Неважно, что ты слишком глуп, чтобы оценить Господню любовь. Но Он любит тебя, несмотря ни на что. Просто отдай своих женщин, свои природные богатства и своих бегунов на длинные дистанции».

— А тебя разве не волнует белая школа?

— Не-а, белым детям тоже нужно где-то учиться.

— Только белые дети не станут покупать моих книг. Да, кстати…

И Фой протянул мне экземпляр «Тома Сорри», а потом забрал обратно и без спросу подписал его мне.

— Фой, можно задать тебе вопрос?

— Да, конечно.

— Может, это слухи, но мне важно знать, действительно ли ты владеешь самыми расистскими эпизодами «Пострелят»? Если так, у меня есть предложение.

Похоже, я задел за живое. Фой отрицательно покачал головой, показал на свою книгу и ушел обратно в кафе. Когда стеклянная дверь открылась, я успел услышать, как самый богатый афроамериканец и два прославленных негритянских посланника вместе с Королем Казом во всю глотку голосят рэп «Fuck tha Police» группы N.W.A. Прежде чем засунуть «Тома Сорри» в седельную сумку, я бегло взглянул на дарственную надпись и увидел в ней угрозу.

Продажной твари

Яблоко от яблони недалеко падает…

Фой Чешир

Да пошел он. Я поскакал домой. Погнал коня вниз по бульвару Гатри. По пути я изобретал разные варианты выездки — не обращая внимания на полицейских, пустил лошадь восьмеркой вокруг желтых конусов на перекрытой центральной полосе. На Черитон-драйв я увидел запыхавшуюся скейбордистку и, выдав ей в одну руку повод, прокатил, как в длинном кабриотеле, от Эйдроум-стрит до Сойер-стрит, а потом резко повернул на Бернсайд. Я и сам не знал, чего хотел от попытки вернуть Диккенсу славу, которой никогда не существовало. Даже если официальный статус когда-нибудь окажется восстановлен, не будет никаких фанфар и фейерверков. Никто не поставит мне в парке памятник и не назовет в мою честь школу. Мне не дано испытать чувств первооткрывателя, не повторить подвигов Жана Батиста Пойнт дю Сейбла [178] Жан Батист Пойнт дю Сейбл — первый официальный житель Чикаго времен освоения Америки. , воткнувшего флаг в землю Чикаго, или Уильяма Овертона, отца-основателя Портленда. В конце концов, я ничего не открыл и ничего не основал. Мне предстояло всего лишь смахнуть пыль с артефакта, который еще даже не врос в землю. Когда я вернулся домой, Хомини торопливо помог мне расседлать лошадь и потащил к компьютеру. В онлайн-энциклопедии он отыскал недавно выставленную короткую статью неизвестного исследователя.

Диккенс, непризнанный город на юго-западе округа Лос-Анджелес. Некогда полностью черный, в настоящее время там дофига мексиканцев. Некогда считался столицей преступного мира. Сейчас делишки поправились, но лучше смотреть в оба.

Да, если когда-то я верну Диккенс из небытия, то лучшей наградой станет широкая улыбка Хомини.

Никому ни слова, но следующие несколько месяцев я занимался ресегрегацией, и это было здорово. В отличие от Хомини, у меня прежде никогда не было настоящей работы, пусть и забесплатно. Мы с Хомини колесили по городу, и он был моим афроамериканским Игорем, злобным социологом-вдохновителем, хотя со стороны, казалось, мы смеемся над собственным бессилием.

Каждую неделю, с понедельника по пятницу, ровно в час дня Хомини как штык стоял возле грузовика.

— Ну что, Хомини, к сегрегации готов?

— Да, хозяин.

Мы начинали с малого, и в этом очень пригодилась актерская слава Хомини, всеобщего любимца в Диккенсе. Отбивая чечетку, он входил куда-нибудь и выдавал такой замысловатый номер в духе старого доброго театра Читлин, что братья Николас, Чарльз Коулз или Бак и Бабблз наверняка позеленели бы от зависти:

После этого, словно это тоже часть представления, Хомини лепил на витрину магазина, кафе или парикмахерской табличку «ТОЛЬКО ДЛЯ ЦВЕТНЫХ». И никто их ни разу не убрал, по крайней мере при нас — ведь Хомини так старался.

Иногда, в память об отце, пока Хомини обедал или спал в грузовике, я заходил в какое-нибудь заведение в отцовском белом халате с папкой в руке. Протянув хозяину визитку, представлялся работником Федерального департамента по борьбе с расовой несправедливостью и объяснял, что мы проводим тридцатидневное исследование на тему «Расовая сегрегация и нормативное поведение среди сегрегированных по расовому принципу». За пятьдесят долларов я предлагал одну из трех табличек на выбор: «ТОЛЬКО ДЛЯ ЧЕРНЫХ, АЗИАТОВ И ЛАТИНОС», «ТОЛЬКО ДЛЯ ЛАТИНОС, АЗИАТОВ И ЧЕРНЫХ» И «БЕЛЫМ ВХОД ЗАПРЕЩЕН». На удивление много владельцев мелкого бизнеса сами готовы были заплатить мне за табличку «БЕЛЫМ ВХОД ЗАПРЕЩЕН». Как обычно при социальных экспериментах, я не возвращался для последующих наблюдений, но через месяц они, к моему изумлению, перезванивали сами и просили доктора Бонбона оставить табличку у себя, потому что клиенты чувствуют себя особенными. «Клиентам нравится. Как будто их приняли в частный клуб, открытый для всех».

Довольно быстро я убедил директора кинотеатра «Меральта» (единственного в городе), что он сможет вполовину уменьшить число жалоб, если в партере повесит табличку «ТОЛЬКО ДЛЯ БЕЛЫХ И НЕМЫХ», а на балконе — «ТОЛЬКО ДЛЯ ЧЕРНЫХ, ЛАТИНОС И ЛЮДЕЙ С НАРУШЕНИЯМИ СЛУХА». Впрочем, для своих действий мы не всегда спрашивали разрешения: так, воспользовавшись кистью и красками, мы изменили расписание работы публичной библиотеки имени Ванды Колман. Было: «Воскресенье — вторник: закрыто, среда — суббота: 10–17:30». Стало: «Воскресенье — вторник: только для белых, среда — суббота: только для цветных». Расползлись слухи об успехах Карисмы в школе Чафф, время от времени ко мне стали обращаться различные организации, чтобы я немножко «посегрегировал» и у них. Чтобы снизить уровень преступности в районе, местное отделение Un Millar de Muchachos Mexicanos (o Los Emes) [179] «Тысяча мексиканских ребят». пыталось придумать что-то кроме ночного баскетбола. «Чтобы подходило и для мексиканцев, и для коренных американцев», спортивная игра на небольшой площадке, где бы подростки чувствовали себя на равных. Жонглирование именами таких баскетбольных знаменитостей, как Эдуардо Назера, Тани Робинсон, Шони Шмиммель и Орландо Мендес-Вальдес моих собеседников не убедило.