Андре Моруа - Сентябрьские розы

– Mira , Лолита, – заговорила Тереза, – Педро Мария считает все эти пьесы совершенно нелепыми, потому что в них с самого начала Дон Хуан – вульгарный бабник и волокита. Кастильо считает, что, будь он и в самом деле таким, он бы не решился навлечь на себя вечные муки ада и у него не хватило бы силы духа обратиться в другую веру. Истинная трагедия Дона Хуана в том, что он домогался тысячи и одной женщины как раз потому, что не мог найти одной-единственной, достойной внушить великую страсть. Понимаешь?

– И что об этом думает señor francès ? [46] Господин француз (исп.) . – спросила Лолита.

– Я думаю, что это слишком удобно: оправдывать потребность… э-э… гоняться за юбками… поисками идеала, – ответил Фонтен. – Не могу поверить, будто на пути вашего волокиты донна Иньес стала первой женщиной, достойной любви… Нет, правда, если тысяча предыдущих оказались бы обычными кокетками, в чем была бы трагедия?.. Не слишком верится, что профессиональный любовник смог достичь зрелого возраста, не познав… э-э… величия женской любви.

Он отстранился от обеих своих спутниц, чтобы поднять к небесам воображаемую трость.

– Гийом верит женщинам, – объяснила Лолита Терезе. – Очень мило, no? Тереза, ты знаешь стихи моей любимой Альфонсины о Доне Хуане?

Тереза их знала, они по очереди прочли несколько строф и перевели их Фонтену:

«Ночной филин, / К счастью, ты / Крепко заснул в земле / И не проснешься…»

– Почему к счастью ? – спросил он.

– Потому что, если бы он проснулся, Гийом, ему было бы слишком грустно видеть нашу эпоху… Рыцари без славы, плаща и безрассудства… Я испанка! O extremada o nada! Все или ничего!.. А вот и наш ресторанчик.

На краю дороги стояла большая трогательно-простая хижина из плетеного тростника. Рядом под навесом размещалась большая земляная печь, в которой несколько служанок-индианок пекли хлебцы юкка , приятно солоноватые на вкус. Столики были выставлены на воздух; Фонтен удивился: здесь оказалось теплее, чем в Боготе.

– У нас климат «вертикальный», – объяснила Тереза. – Нет никаких времен года. Когда в Боготе зима, здесь, в Торке, весна, а в Баранкилье знойное лето… Завтра двадцать первое сентября, и официально это первый день весны, но в действительности к временам года это не имеет никакого отношения.

– Надо же! – воскликнула Лолита. – Двадцать первое сентября? Выходит, завтра мой день рождения.

– Вполне естественно, что ваше рождение стало предвестником весны, – сказал Фонтен. – Это достойно легенды.

– No despiertas , Дон Хуан, – перебила Тереза.

Она заказала соленую свинину с гарниром из гигантских бананов.

– Попробуйте, это очень вкусно.

Молодые женщины уже обкусывали поджаренную корочку.

– Mira , Гийом, все молодые люди за соседними столиками поглядывают на тебя с завистью. Они думают: «Две женщины для одного этого иностранца – это слишком».

В течение всего обеда не смолкали стихи, песни и смех.

Глухой звук башенных часов показался Гийому мрачным и скорбным. Он возвещал зарю последнего дня. Это был конец мечты. На следующее утро он должен был лететь в Соединенные Штаты, где предстояло выступать две недели, затем возвращался во Францию. Он чувствовал, что его раздирают надвое. Радовался, что вновь увидит Полину, друзей, вернется к своей работе и книгам; и горестно вздыхал, вспоминая дивные мгновения, которые довелось пережить здесь.

– Больше никогда! – повторял он.

Без всякой радости он выполнил необходимые утренние ритуалы, позвонил Долорес, затем просмотрел почту, только что принесенную посыльным. Там было письмо от Полины, весьма остроумное и, как ему показалось, ироничное. В девять часов в дверь постучала Лолита и вошла в его номер со словами:

– Можно мне на минутку?.. Я не хочу превращать последний день в похоронную мессу, querido , но мне так грустно и тревожно.

– Сегодня мне хотелось бы сходить вместе с тобой за покупками, – сказал он. – Ты говорила, что сегодня твой день рождения. Я хотел бы купить тебе какую-нибудь вещицу, которая будет напоминать тебе обо мне. Может быть, тебе чего-нибудь хочется?

Лицо Долорес просияло. Она запрокинула голову и взъерошила пальцами локоны:

– Как это мило с твоей стороны, Гийом!.. Да, мне уже давно хочется золотой крестик, чтобы носить на шее, мне было бы приятно получить его от тебя в подарок. Я видела вчера такой, большой, очень красивый, в витрине ювелирного магазина «Calle Real». Давай сходим туда вместе?

Они, по обыкновению, разыграли спектакль для посторонних, появившись в холле гостиницы порознь, с интервалом в пять минут. Спускаясь по лестнице, Фонтен размышлял: «Заблудшая душа! Она искренне верит, для нее это естественно, как дышать, и так же естественно получить в подарок от случайного любовника религиозный предмет… Перикола! Только еще больше актерского обаяния…»

Когда он увидел ее внизу у лестницы, глаза его наполнились слезами. «Больше никогда», – вновь подумал он. Затем произнес вслух специально для кассира, который, впрочем, не слушал:

– Buenos días, señora .

Прогулка по многолюдным, шумным улицам с криками индейцев: «Qué tal!.. Hombre!» , затем поход к ювелиру на какое-то время развеяли их печаль. Лолита выбрала простой, без украшений, массивный крест. Она тотчас же надела его на шею и благодарно взглянула на Гийома. Когда они оказались на улице, она крепко уцепилась за его руку:

– Я так хочу быть с тобой, Гийом, гулять, ходить по магазинам, вместе обедать, никогда не расставаться… Ты правда не можешь остаться еще недели на две? Ну хотя бы на одну? Ректор Медельинского университета приглашал тебя читать лекции студентам. Соглашайся. А я постараюсь сделать так, чтобы мы там были вместе. Мы проведем две восхитительные недели, no ? Не надо упускать возможность быть счастливым, querido ; жизнь предоставляет нам не так уж много этих возможностей.

Он был искренне тронут, но грустно ответил:

– «Задержите приход старости?..» Увы, Лолита, это невозможно. Петреску уже договорился о датах моих выступлений в Нью-Йорке и Филадельфии, и потом, во Франции меня ждет жена… Знаю, ты не любишь, когда я говорю о ней, но тем не менее…

– Не надо верить тому, что я говорю. Мне даже нравится, что ты любишь и ценишь свою жену… Иногда я сердилась, но я еще больше уважаю тебя, ты не стал мне жаловаться, что несчастлив в семейной жизни, в отличие от большинства женатых мужчин, которые ухаживали за мной… Я должна тебе сказать кое-что, о чем ты, возможно, не догадываешься: ты любишь и почитаешь свою жену больше, чем меня.

– По-другому , – поправил он. – И возможно, ты права: больше .