Януш Вишневский - Все мои женщины. Пробуждение

— Очень. Это прямо то, что мне снилось все эти последние полгода. Вы просто Бог, — ответил Он с иронией в голосе.

— А если серьезно, то у меня везде как будто мурашки. Как будто вы меня голого положили на лугу в заросли крапивы.

— Только крапива? Ну нет. Там еще должен быть репейник! — Массажист громко засмеялся.

— …А сейчас совершенно серьезно. Вы просто чудо. Без дураков. Я работаю в этом отделении уже пять лет. Да что я говорю! Через месяц будет уже семь! И на моей памяти не было ни одного такого случая — чтобы какой-нибудь соня через шесть месяцев комы проснулся бы в таком состоянии, как вы! Ни одного! И я сейчас говорю не о мозге. Вы реагируете и говорите лучше, чем моя жена, если ее разбудить в два часа дня после длинной ночи с большим количеством вина. Это абсолютное потрясение! Серьезно! Кто-то вам явно помогает. Ваш случай нужно в книге описывать. Я в этом абсолютно уверен.

— Мне никто не поверит, когда я буду рассказывать об этом, — улыбнулся он.

— Мышцы у вас слабые, — он сделал глоток из пластиковой бутылки, — но с этим мы справимся. Ничего страшного. Завтра я приду для разнообразия с агрегатом. И подключу в нескольких местах к вам проводки.

— Что?! — воскликнул Он, пытаясь приподняться на локтях.

— Мы пропустим через вас немножко электрического тока. Так называемая русская стимуляция [46] Русская стимуляция , или токи Котца — метод, применяемый в физиотерапии. Его используют для стимуляции здоровых мышц. Токи Котца — это модулированные токи в диапазоне 2000–10 000 Гц. Использование низких частот тока (около 50 Гц) в аппарате создает эффект прямо под электродами, а не в глубине тканей. . Я уже говорил об этом с Маккорником. Он в целом согласен и не видит никаких противопоказаний.

Вы только не бойтесь. Это не больнее, чем укус крапивы, даже менее больно. Это один из методов электростимуляции. Он идеально подходит для стимуляции здоровых мышц, которые атрофировались в результате бездействия. А ведь это именно ваш случай.

— Хотите пить? — Натан поднялся со стула.

— Нет. Я хочу есть. Я голоден. Это странное ощущение, — ответил Он тихо.

Натан серьезно взглянул на Него и, подойдя к столику, стоящему в углу палаты, посмотрел на часы.

— Иисус и Мария или как оно там говорится. Вот еще что! Маккорник просил нас всех, чтобы мы записали дату и время вашего первого глотка настоящей пищи. Ведь это связано больше с мозгом, чем с желудком, — сказал он, записывая что-то в лежащий на столе толстый блокнот.

— Итак, вы почувствовали голод прямо в полдень. Как настоящий немец, ха-ха. Они все, как единая армия, дисциплинированно хотят есть как раз в это время, — засмеялся массажист.

— Что-то в этом есть, — согласился Он. — В моем институте немцы действительно по четверо каждый день, точно в полдень, едут на лифте в столовую внизу.

Он кивнул, вспоминая ежедневную толпу у дверей лифта в их офисе в Берлине в это время.

— К сожалению, я вас не накормлю. Это должна делать Лоренция в присутствии врача. Так у нас положено на первом принятии пищи через пищевод после долгого эпизода комы. Но этот сигнал от вашего желудка — это прекрасно. Вы чувствуете все больше.

— Мы еще не закончили на сегодня. Выдержите еще — или позвонить Лоренции? — спросил массажист.

— Конечно, выдержу. Разумеется.

Натан подошел к вешалке, из стоящей рядом с ней кожаной медицинской сумки вынул цилиндрическую трубу цвета фуксии и поставил на ночной столик к банкам с едой.

— А теперь будет немножко хардкора. Я сейчас буду крутить, вертеть, скручивать и выкручивать ваши ноги и руки. Как раз во время этого занятия меня и накрыла ваша доченька, ха-ха.

— Поэтому — может, послушаем при этом музыку, а? — спросил он.

— Я присоединю через блютуз мой телефон к колонке, — он указал рукой на цилиндр, лежащий на столике.

— Что предпочитаете послушать? У меня есть все. От Баха до Bon Jovi.

— Хм… а голландское что-нибудь есть? — улыбнулся Он.

— Вот это вы сейчас меня сбили с толку. Не думаю, что есть. И это не потому, что я бельгиец. Голландия — это в основном живопись, войны, депрессия и кофешопы. Хотя для большинства людей Голландия это только живопись и войны.

— Честно? Я не знаю ни одного нидерландского композитора, — признался Он. — Так что, может быть, что-нибудь типа Моцарта?

— Что ж такое! — засмеялся массажист. — Я же был почти уверен, что вы попросите Шопена.

— Шопена? Нет! Может быть, я ошибаюсь, но он не очень-то подходит для физиотерапии с выкручиванием ног, — ответил Он.

— Разве что для сеанса йоги тогда уж, — добавил Он со смехом.

— Что ж, тогда пусть будет Моцарт. У меня в телефоне гигабайты Моцарта. Это любимый композитор моей Эмилии. И он, кстати, немножко такой голландский. Когда ему было девять лет, он больше года прожил в Гааге. Только не помню, каким ветром его в эту глушь занесло.

По палате поплыла громкая музыка. Он закрыл глаза. «Турецкий марш». Он узнал его. Кусочек из какой-то там очередной сонаты. Не помнит только, какой. Но помнит пустой пляж в Бжежне в Гданьске. Душная августовская ночь после знойного дня. Как, обнимая под одеялом Эву, Он смотрел в синее небо. Их две «балтийские недели» в палатках, отелях, квартирах и кемпингах. Бжежно. Они прятались в конце дюны под ветками, подальше от деревянного мола. Предпоследняя их остановка по дороге из Свиноустья в Хель. Это была ее идея — такие их морские каникулы. С рюкзаками, без четкого плана, с банками консервов и котелками. Он не знает, как измерить это счастье, но там, на том пляже, Он чувствовал настоящее, самое огромное счастье. Уже много, много лет Он не чувствовал себя таким живым, как там. Из наушников Эвы доносились какие-то звуки. Он поцеловал ее руку, приподнял ее чуть-чуть и снял с ее головы наушники, спросив:

— Дашь послушать?

Она молча сунула один наушник Ему в ухо — и вот тогда Он и услышал «Турецкий марш». В нем нет никакой романтики. Но есть нескрываемая радость, погоня, растерянность, хаос, трубы, бег, топот, стук в дверь или стену, отголоски сельского гулянья, в нем есть смех и жалоба, в нем есть звуки вальса и менуэта, доносящиеся из окон бального зала прекрасного дворца. В этой музыке — апофеоз выпущенного на волю из клетки и потому одуревшего от свободы счастья. Так Он тогда подумал. Они слушали, а в конце Он сжал ее пальцы, и от счастья у Него загудело в ушах. Она положила Ему голову на плечо и прошептала:

— Я бы хотела с тобой тут жить, знаешь? Там, у дороги, за пляжем. Знаешь?

А потом они побежали в машину, припаркованную к деревянному забору, огораживающему глубокую яму, вырытую под строительсто дома. И страстно занимались любовью. Прямо как в том «Турецком марше» Моцарта…