Януш Вишневский - Все мои женщины. Пробуждение

Все это случайность? Или, может, все-таки нет?! Ему вдруг в голову пришла мысль, что в какой-то степени это подтверждение так называемой «теории шести рукопожатий». Это, правда, теория больше из области социологии, чем математики, но в свое время она Его очень заинтересовала не только своей смелой тезой, но и интересным тестом, который должен был ее опытным путем подтвердить. Сегодня, во времена интернета, от которого трудно спрятаться, фраза «Мир тесен» уже навязла в зубах и не вызывает ни у кого сомнения. Но давным-давно, задолго до появления интернета, утверждение, что мир на самом деле маленький, совсем не было так очевидно. Несколько американских социологов еще в шестидесятые годы задумались над этим и выдвинули удивительную гипотезу, по которой любые два человека на Земле разделены не более чем пятью уровнями общих знакомых (а значит, шестью уровнями связей). Термин «уровень связи» здесь был сформулирован достаточно простым и прозрачным способом: если кто-то знает другого человека лично — это был первый уровень связи, если кто-то знает другого человека через общего знакомого — это второй уровень связи, и так далее. Создатели этой гипотезы утверждали, что «и так далее» заканчивается на шестом уровне! Чтобы это доказать, они, не выходя из своих кабинетов, создали теорию графов и использовали на тот момент гигантских размеров вычислительные машины, занимающие полкомнаты, в компьютерных центрах. Как обычно и бывает в научном мире, сразу нашлись непримиримые критики этой теории — интересно, что главным образом математики! — которые называли ее презрительно «городской легендой», созданной ищущими сенсаций академическими социологами, которым больше нечем заняться. Они опровергали эту теорию всеми возможными способами, выдвигая в качестве доказательства абсурдный пример «миллиона рукопожатий, если не миллиарда!» между американским яппи из Вашингтона и китайским неграмотным крестьянином, выращивающим рис в какой-нибудь глухой деревеньке в провинции Юньнань. Это был, бесспорно, образный, яркий и достаточно убедительный аргумент против теории шести рукопожатий, вот только жаль, что неадекватный. Эта гипотеза была сформулирована для всего населения Земли, но в то же время авторы ее имели в виду, если внимательно читать их публикации, что это относится к людям, живущим в одной цивилизации, то есть в Америке и Европе. Математики, разумеется, эти территориальные условия не учитывали, а социологам казалось, что это и так понятно.

В 1967 году, то есть опять-таки задолго до появления интернета, один дотошный американский профессор психологии, некто Стенли Милгрэм из уважаемого Йельского университета решил эмпирическим путем доказать теорию шести рукопожатий, и ему в голову пришла мысль очень простого в реализации теста, который он назвал «экспериментом тесного мира». Милгрэм использовал новаторскую методику: он разослал письма нескольким сотням случайно выбранных людей, живущих в Небраске и Канзасе, вежливо попросив, чтобы они передали эти письма его приятелю. А если они этого человека не знают, их просили передать письмо кому-нибудь, кто, по их мнению, может быть ближе всего к этому его приятелю. Значительное большинство писем Милгрэма до его приятеля дошли через пять-шесть передач!

Наталье, с ее-то любопытством, если она эту теорию не знала, она бы точно понравилась. В ней немного математики, но есть и немного философской метафизики. Она уменьшала «степень отдаленности» во время той свадьбы, когда рассказывала Джоане о «появлении в своей жизни кого-то очень важного…» — это ее очевидный вклад в то, чтобы эта забавная и в то же время интригующая гипотеза подтвердилась для лиц, изначально друг от друга абсолютно далеких. Какими в этом случае являлись ее кузина Джоана и Он. Так, наверно, с очень серьезным видом и хихикая внутри, она спорила бы во время какой-нибудь их дискуссии на эту тему. А вот Нирава в качестве аргумента, совершенно ей не знакомого индуса, Его приятеля, привел бы уже Он сам. Хотя это не было «уменьшением степени отдаления объектов, находящихся на расстоянии и не имеющих между собой никаких общих признаков», поэтому не могло стать доказательством гипотезы тесноты мира. Так она бы Ему ответила. Потому что у них общие признаки были: они все трое были связаны с математикой. И это именно математика привела ее опосредованно в клинику в Амстердаме и в сад, где на лавочке сидела ее кузина Джоана. А Он, в ходе этой гипотетической беседы, добавил бы, что она абсолютно права, потому что именно математика уменьшила их отдаленность друг от друга до нуля в самом начале их отношений и это математика привела к их неожиданной встрече через много лет, хотя такой встречи, по его мнению, не должно было быть. Именно так все и произошло. Однажды в солнечный день в декабре, неполных три года назад…

Он тогда жил уже несколько месяцев со своим котом Шрёдингером, который уже попривык к Его частым отъездам и поздним возвращениям, иногда под утро, из института. Шрёди, конечно, не особенно радовался, когда Он ставил ему второй лоток в ванной, наполнял две миски водой в кухне и расставлял пластиковые мисочки с кормом в комнате. Ему тогда казалось, что Шрёди смотрит на Него своими прижмуренными и грустными глазами с упреком, как будто понимая, что остается один.

Его Шрёди тем временем очень изменился. Он разленился, растолстел, стал гладким. Совсем освоился в доме, стал чувствовать себя хозяином. Очень неохотно позволял себя забирать из своей, помеченной запахами, безопасной и привычной берлинской квартиры. Упирался лапами, когда Он пытался выгуливать его в ближайшем парке и тянул за собой на шлейке. Охотничий инстинкт в большой степени тоже утратил. Его совершенно не интересовали бегающие по газонам белки, он не обращал внимания на голубей, расхаживающих по аллеям, его не привлекали запахи деревьев. От былого дикого Шрёди осталось только «мартование», когда весной он жалобно мяукал, словно младенец плакал, в щелку балконной двери. Но одно оставалось в нем неизменным. Каждый раз, когда Он возвращался из института или командировки, Шрёди тут же подбегал к дверям и приветствовал Его своим радостным танцем, терся об Его ноги и мебель и громко приветственно мурчал. Он не мог уже вспомнить, как жил без Шрёдингера. Никто никогда не ждал Его так терпеливо и верно, как этот кот. Неважно, как поздно Он приходил. И к тому же — кот не спрашивал ни о чем, а только радовался…

Он жил тогда… даже непонятно, как это назвать… в одиночестве? Был разведенным одиночкой? Как бы то ни было, это было время, когда в Его жизни не было женщины. Это, конечно, не совсем правда, а снова все та же милейшая афазия. «Это было время, когда Ему не нужна была рядом женщина, которая бы Его ждала». Вот так это надо называть. Так бы звучало описание этого периода, если бы Он давал ему название сегодня.