Даниэль Орлов - Долгая нота (От Острова и к Острову)

— Конечно, грубиянка, но хорошая, — Людмила наклонилась к Валентину. — Недавно в почту её заглянула. Писем от мальчиков не обнаружила. Сплошь от подружек. У неё в классе был ухажёр, но уже, кажется, не общаются. Она же большая вдруг стала, студентка, а он школьник-мелюзга.

— Сколько ей сейчас?

— Только что шестнадцать исполнилось.

Семён Эдуардович поманил Валентина в кабинет, где торжественно вручил конверт с долларами. Валька раскрыл рюкзак, потом повертел в руках конверт и сунул в карман.

— Правильно. А то как кооператор, с рюкзаком вместо кошелька. У тебя паспорт с собой? С регистрацией всё нормально?

— Нормально, не волнуйтесь.

— Ты когда будешь готов нести доброе и вечное длинноногим красавицам и красавцам?

— А как переедем, так и буду. Вы только мне подробнее расскажите, что от меня требуется.

— Это не на пять минут разговор. Нужно посмотреть планы экскурсий, календарный план, составить для тебя соответствующее задание на подготовку. Не бери в голову, справишься. Лекционный стаж у тебя приличный. В аудитории, рассказывают, ты орёл. А там люди что с дикого острова. Им всё интересно, ходят рты раскрывши. Главное, терминами сильно не загружать, стараться давать меньше фактической информации, а больше всяких историй вокруг фактов. Что-то среднее между передачами Вульфа и твоими лекциями. Это самый ходовой формат.

Вышли из дома. За то время, пока сидели у Эскиных, улицу совсем завалило снегом. Дворник с сосредоточенным лицом вёл неравную борьбу со стихией у ворот дежурной части. Валентин закинул за спину огромную Светланину сумку и предложил ей руку, но в рукав тут же вцепилась Маринка. Светлана улыбнулась, покачала головой и пошла вперёд сама.

До площади короткий путь вдоль путей, мимо заднего фасада Казанского вокзала. Нужно только спуститься по достаточно крутой лестнице. Скользкие неравномерные ступеньки норовили подставить подножку. Светлана шла впереди, держась за поручень. Маринка крепко сжала локоть Валентина, и ему даже почудилось, что девочка норовит прижаться к нему теснее. Дома вдоль железки напоминали задник декорации — такие же глухие и уныло нелепые. Окна не светились. На карнизах хмурились угрюмые снежные брови. За спиной у Маринки висел реквизированный у Валентина рюкзак, куда та побросала свои вещи. Валентина позабавило, что она даже разрешения не спросила. Просто подошла, взяла из рук, заглянула внутрь, убедилась, что пустой, хмыкнула что-то вроде «то, что нужно» и убежала в свою комнату. Забавная девочка у дяди Сени получилась. Она и маленькая была забавная, а сейчас и подавно. Главное, чтобы не испортили, не задурили голову. Он подумал о своей дочке, о том, что та сейчас совсем крошка, потом будет расти, потом станет такой, как Маринка. А потом он начнёт сходить с ума, если дочь задержится у подружек или попросту не позвонит. Валентин вспомнил, как однажды в самом начале мая Кирка не пришла вовремя домой со школьной дискотеки. Для Вальки и Киры опоздания никогда не считались возможными. Мать приучила приходить домой или вовремя, или раньше. Пожалуй, что это была единственная строгость в их воспитании. Всё остальное дозволялось. Даже в школу мать разрешала не ходить, если очень не хотелось. Особенно зимой. Особенно когда всю ночь в трубах завывал ветер, а утренняя машина до посёлка так противно гудела у их дома. Но возвращаться вовремя для матери считалось чем-то вроде проверкой на любовь. Мои ли ещё дети? Так ли они торопятся домой, как торопятся на свои прогулки и посиделки с друзьями-подругами? И когда Кира задержалась с дискотеки больше чем на час, мать не на шутку встревожилась. Нет, она вполне могла позвонить по телефону в школу или больницу, где дежурил кто-то из её знакомых. Позвонить и попросить, чтобы посмотрели, всё ли там хорошо с дочерью. Но, видимо, для неё не это было важным. Она не волновалась, что с Кирой может случиться нехорошее. На Острове до начала туристического сезона вообще мало что случается. Ей было необходимо, чтобы Кира вернулась сама. Нужно было доказательство, что дочка ещё своя, ещё домашняя, ещё её ребёнок, а правила, установленные в семье, пока ещё важнее желаний и соблазнов. Кира, к её чести, в тот раз опоздала совсем не намеренно. Слетела цепь, она упала с велосипеда, разбила колено и, сдерживая слёзы, прохромала пять километров до Ребалды пешком, держась за руль. «Надо поехать к матери в этом году», — твердо решил он. И не потому, что матери нужно помогать. Васька, в конце концов, всегда рядом с ней, а на него можно положиться. Просто нужно, чтобы мать могла поговорить с сыном. И не так, созваниваясь раз в неделю. Просто посидеть рядом и поговорить.

У стены напротив Казанского вокзала расположились таборком пакистанцы. Они лежали на матрасах в коробках с выломанными днищами или, уже почти занесённые снегопадом, липли друг к другу как пельмешки с торчащей начинкой. Даже сквозь густой снежный бульон с клёцками от них густо и нечисто пахло бедой и покорностью. Комок тел у самой стенки заворочался и плюнул под ноги Валентину с Машкой чумазым ребёнком, протянувшим к ним руку.

— Валечка, дай мальчику денег, — попросила Маринка.

— Это не мальчику денег, это тем дядям, что в коробках сидят, — ответил Валентин, но всё равно сунул руку в карман, нащупал там десятку и протянул ребёнку. Тот схватил её и мгновенно нырнул обратно.

— А теперь пойдём быстрей, пока ещё с десяток таких же не набежало.

— Мой герой боится малых детушек? — Маринка с изумлением взглянула в лицо Валентину, и тот почувствовал, что ему стало стыдно за свою обывательскую слабость.

— Твой герой боится, что вы опоздаете на поезд, пока он будет окормлять сирых и убогих.

— Заботливый мой, — Маринка сильнее сжала локоть Валентина. — Тогда побежали быстрее, тётя Света уже вон где.

Светлана действительно оторвалась от них метров на сто и теперь поджидала на пешеходном переходе.

— Принцесса, а почему ты маму называешь Людой, папу Сеней, а тётю — тётей Светой?

— А ещё я называю тебя Валечкой.

— Про меня понятно, так мама твоя меня называет.

— Тогда что тебе непонятно? — в её голосе появилась хитреца. — Мама папу называет Сеня, папа маму — Люда. а я что, рыжая?

— Рыжая, конечно, — засмеялся Валентин, — ты же рыжик. Просто я никогда не слышал, чтобы родителей дети звали по именам.

— Ты много чего не слышал. Например, ты не слышал, что девочки могут рожать в двенадцать лет. А мне уже шестнадцать.

— Ты это к чему? — Валентин почувствовал напряжение.

— Ни к чему. Это я просто так. К тому, что я акселератка и у меня всё быстрее и раньше, чем у других.

— Маринка, ты не беременна часом?

— Дурак!

Она отпустила руку Валентина и зашагала рядом, демонстративно сопя и явно дуясь.