Даниэль Орлов - Долгая нота (От Острова и к Острову)

— Эти мрази не должны жить. Борис Иванович, что же это такое? Почему? Они же все там убийцы!

— Спокойно, Лёня, спокойно. Суд счёл, что не все. Эти двое вроде как и случайно оказались. Они никого не убивали. Всё нормально.

— Мне плевать, что они никого не убивали. Они насиловали мою жену! Они! Все эти мрази!

— Успокойся. Пятнадцать лет в наших лагерях — не сахар. По этой статье амнистий не бывает. Но если тебе уж так неймётся, то, — Чеберяк сделал паузу, — их и на зоне достать можно. И жизнь им там сделать невыносимой до такой степени, что они сами повесятся.

Лёнчик вмиг протрезвел. Он не ожидал услышать такие слова от Соловецкого участкового.

— Только действовать надо через какого-нибудь местного авторитета, вора в законе. Тут ведь какое дело. Им почему срок дали, а не вышку? Они же сотрудничали со следствием, своих корешей сдали по полной программе. Те за них под расстрел пошли. Такие вещи не прощаются. Если нашептать кому надо, то этот «кто надо» всё устроит. Странно мне, конечно, Леонид, говорить такие вещи. Но видит Бог, и у меня на душе неспокойно. Гадко, что мразь эта, что такое с Татьяной сотворила, живой по земле ходить будет. Возьму я на себя этот грех. Сам отмолю на Острове. А ты найди здесь такого человека. Есть они тут. Только должен быть настоящий авторитет, законник, из тех, кто за понятия понимает. Я таких ненавижу, потому как понятия их — одна дрянь да паскудства нечеловеческие, да только лучше так, чем жить с мыслью, что не наказал Бог за содеянное.

Авторитета Лёнчик нашёл. Свели их те же знакомые милиционеры через своих стукачей-информаторов. Зачем Лёнчику авторитет, спрашивать не стали. Нужен человеку, да и Бог с ним. Может, роман про воровской мир писать собрался. С него станется — книголюб! Лёнчику назначили встречу в кафе на Ленина. Он пришёл туда в середине рабочего дня, когда большинство столиков пустовали. Оглянувшись по сторонам, приметил невзрачного мужичка в куртке на рыбьем меху и с лицом землистого цвета. Мужичок пил бульон из кружки, обхватив её обеими руками. На пожелтевших старческих пальцах проступало исподнее наколок. Лёнчик взял себе стакан чая и только после этого подошёл к мужику.

— Я от Славы, — произнёс он переданный ему пароль.

— Вижу. Что тебе?

— Суд недавно был…

— Знаю, — грубо перебил его мужик, — дело говори.

Торопясь от волнения и неожиданно заикаясь, Лёнчик сбивчиво поведал мужику о том, что произошло с его женой. Рассказал, что именно этих-то людей только что судили, что двое из них сотрудничали со следствием, и судя по тому, что ему рассказали знакомые милиционеры, сдали всех, в то время как могли пойти в отказ.

Авторитет слушал молча, не смотря на Лёнчика, и по малому глоточку отхлёбывал бульон. Наконец он вынул из кармана вязаную шапочку, надел и, бросив короткое «завтра приходи», вышел из кафе. Двое молодых людей, похожих на учеников ремесленного училища, сразу поднялись с подоконника в конце зала и вышли следом.

Назавтра Лёнчика разбудил звонок в дверь. Он прошлёпал голыми ногами в прихожую и открыл. На пороге стоял давешний авторитет. Не дожидаясь приглашения, он вошёл и запер за собой дверь.

— Я в кухне подожду. Одевайся пока.

— А как вы адрес… — начал было Лёнчик.

— Не будь идиотом. Одевайся и приходи.

Лёнчик быстро натянул спортивные штаны, свитер на голое тело и вышел на кухню. Гость сидел на табуретке, положив руки на колени.

— Чаю хотите? А может быть, выпить? У меня есть.

— Присаживайся и слушай, — авторитет кивнул на соседний табурет.

Лёнчик сел.

— Хорошо, что не соврал, всю правду рассказал. Умолчал только, что за тебя Чеберяк вписывается. Ну да ладно. Чеберяка на северах знают. Он, хоть и мент, но мужик правильный. Значит так. Их на разные зоны отправили. Того, что в Инту, достать можно. Уже малява в пути. Поступок его по нашим законам сучий. Потому быть ему петухом на зоне все его пятнадцать лет, если доживёт. А второго под Ленинград закатали, в «красную зону». Ничего сделать нельзя. Лучше и не пытаться.

Сказав это, мужик встал и направился к выходу.

— Погодите! — подскочил Лёнчик, — а как же? Почему ничего нельзя?

Авторитет остановился в коридоре, обернулся, улыбнулся одними губами.

— Можно сделать, но я этим заниматься не буду. Не по закону. Если хочешь, поезжай и сам с кумом толкуй. Дашь денег, тебе яйца этой суки принесут в целлофановом пакете. Но это уже твоё дело. И вот ещё, — он задумался, — ты, как я посмотрю, мужик нормальный, да и не при делах. Мой тебе совет — не наделай глупостей. Живи.

Лёнчик проводил посетителя до дверей и открыл замок.

— Забыл совсем, — спохватился он, — я вам что-нибудь должен?

Мужик остановился и впервые взглянул прямо в глаза. И Лёнчик словно поскользнулся на этом взгляде, настолько он оказался прозрачный и пустой.

— Дурак ты, — сказал мужик и вышел.

Лёнчик запер дверь, вернулся на кухню и только тут понял, что он действительно мстит. И от этой мысли его затошнило.

Идея переехать в Ленинград зрела у Лёнчика давно. После общения с авторитетом он наконец засобирался. Получил через знакомых в горисполкоме разрешение на обмен и быстро поменял свою двушку на однокомнатную с доплатой. Снял с книжки накопленные деньги, продал радиолу и телевизор. Всё вместе получилось около девяти тысяч рублей. «Должно хватить», — подумал он. Твёрдо решив дойти до конца, он намеревался дать денег куму на той самой ленинградской зоне. Дать денег, чтобы с тем, последним мерзавцем что-нибудь произошло. Пусть несчастный случай на лесопилке, пусть «при попытке к бегству». Но жить эта гнида не должна.

Перед отъездом Лёнчик заехал к матери и провёл у неё целое воскресенье, слушая обычные её рассказы о том, какой он был хороший мальчик, когда был маленьким. Против Ленинграда мать не возражала, тем более что он соврал ей, дескать, знакомые обещают устроить в пароходство. А Ленинград матери всегда нравился.

Он оказался на Финляндском вокзале в начале марта. Ещё лежал снег. От сырого морозного воздуха отваливался нос. Лёнчика встречал всё тот же однокашник, в квартире которого они останавливались с Васькой. Однокашник приехал к поезду на подержанном четыреста третьем «москвиче» серого цвета. Они сквозили через вечерний город, и Лёнчик радостно узнавал знакомые с юности места. Литейный с мигающими светофорами, Владимирский, Боровую, Витебский. Дальше он уже никогда не забирался. Они ехали вдоль каких-то гаражей, промышленных корпусов и Лёнчик просто следил за стрелкой тахометра.

Приятель выделил Лёнчику целую комнату, в которой раньше жила мать. Предоставил в распоряжение шкаф с книгами, продемонстрировал холодильник, после чего, извинившись, уехал на свидание. Лёнчик сидел на кухне и не мог поверить, что приехал в Ленинград навсегда. Приехал сюда жить. Вот так просто. Взял и приехал жить. Впрочем, для начала у него оставалось дело. Дело, к которому он не знал как и подступиться. Приехать в ИТУ номер такой-то, вызвать начальника и сходу сказать ему, что, мол, так и так? Нет, это исключено. Его отправят в сумасшедший дом имени Скворцова-Степанова. И будут правы. Но как?