Ган Хан - Вегетарианка

Она продолжала жить. По-прежнему вела свой бизнес, чувствуя за спиной отголоски того ужасного скандала. Время – до жестокости равнодушная волна, поэтому и ее жизнь, которая сжалась до твердого комка из одного лишь терпения, неслась дальше в общем потоке. Чиу, которому в ту осень было четыре года, сейчас уже исполнилось пять. Примерно к этому времени, когда она собралась перевести сестру в больницу, расположенную в хорошем месте и с приемлемой ценой за лечение, состояние Ёнхе, казалось, намного улучшилось.

С детских лет в ней чувствовался сильный характер, какой бывает у тех, кто строит жизнь своими руками. За все, что происходило с ней, она отвечала сама, а по своей натуре она чистотой помыслов напоминала ангела. Как дочь и сестра, как жена и мать, как предприниматель, ведущий свой маленький бизнес, и даже как пассажир метро, вынужденный иногда в толпе задевать кого-то локтем, она старалась делать все возможное, чтобы оставаться собой. Благодаря своей добросердечности она могла бы со временем преодолеть все что угодно. Если бы в прошедшем марте Ёнхе вдруг не исчезла, если бы дождливой ночью ее не обнаружили в лесу, если бы после этого дня все признаки ее болезни не проявились так резко…

Раздается энергичный стук ботинок, и в дальнем конце коридора появляется молодой врач в белом халате. Она встает, здоровается с ним, и он в ответ быстро склоняет голову. Широким жестом приглашает ее в комнату для консультаций. Она молча следует за ним.

Врачу – лет тридцать пять, и на него приятно смотреть: на вид пышет здоровьем, в меру упитан. Выражение лица и походка говорят о большой уверенности в себе. Усевшись за стол, он смотрит на нее, наморщив лоб. Она чувствует, что разговор приятным не будет, и на душе становится тяжело.

– Сестра…

– Мы делаем все возможное, однако ее состояние не меняется.

– Тогда сегодня…

Ее лицо краснеет, словно она совершила какую-то оплошность. Врач вместо нее заканчивает мысль:

– Сегодня попробуем через трубку ввести ей питательный раствор из злаков, и, если появится хотя бы небольшое улучшение, посчитаем это за удачу, а если и это не поможет, то останется только перевезти ее в общую больницу как тяжелобольную.

Она задает вопрос:

– Можно мне недолго побыть с ней и еще раз попробовать убедить принимать еду?

Он через стол смотрит на нее, в глазах нет надежды. Кажется, он устал. А еще – что в нем сидит скрытая обида на больного, с которым не получается, как он рассчитывал. Бросив взгляд на свое запястье, он говорит:

– Даю вам примерно тридцать минут. Если удастся убедить ее, сообщите об этом медсестрам. Если не получится, увидимся в два часа.

Ей кажется, врач хочет тут же вскочить и покинуть комнату, но, должно быть, почувствовав себя виноватым, он решает немного смягчить разговор:

– Как я уже говорил вам прошлый раз, в случае психологической анорексии от пятнадцати до двадцати процентов больных умирают от голода. Такие пациенты уверены, что они поправляются, даже когда от них остаются кожа да кости. Основной причиной этой болезни является конфликт с матерью, с детства подавлявшей волю ребенка… Однако случай с госпожой Ким Ёнхе особый, здесь налицо шизофрения и одновременно отказ от приема пищи. Я считал, что у нее нет тяжелой формы шизофрении, но, по правде говоря, никто не ожидал, что все так обернется. Убедить больного удается в том случае, когда болезнь вызвана осуждением его поведения. Например, врач принимает пищу вместе с пациентом и уговаривает его поесть. Однако в нашем случае неясна сама причина отказа госпожи Ким Ёнхе от еды, и лекарства не дают положительного эффекта. Мне нелегко говорить об этом, но я не в силах что-либо сделать. Прежде всего нужно сохранить ей жизнь… Однако уверенности, что в нашей больнице мы спасем ее, нет.

Прежде чем подняться, врач задает ей вопрос. Так проявляется его профессиональная наблюдательность:

– Вы плохо выглядите. Наверное, мало спите?

Она не может ответить сразу.

– Ответственный за больного должен быть здоровым.

Они обмениваются легкими поклонами, и доктор первым покидает комнату, все так же стуча ботинками. Она выходит вслед за ним и видит удаляющуюся фигуру уже в самом конце коридора.

Когда она возвращается на длинную скамью перед регистратурой, в дверях появляется средних лет женщина в яркой нарядной одежде под руку с мужчиной примерно того же возраста. Должно быть, пришли навестить больного. В следующее мгновение изо рта женщины вырывается площадная брань. Мужчина, не обращая внимания на оскорбительные слова, очевидно, уже привыкнув к ним, достает из большого портмоне медицинскую страховку и протягивает служащей в окошко.

– Сволочи! Высосал бы кто все ваши кишки, и все равно легче не стало бы! Я собираюсь эмигрировать! С такими сволочами, как вы, ни дня не хочу быть вместе!

На мужа вроде не похож. Старший брат или, может, младший? Если сегодня эту женщину оформят и положат в больницу, то наверняка ночь ей придется провести в изоляторе для буйных. Весьма вероятно и то, что ей свяжут руки и ноги, всадят укол с успокоительным. Она рассматривает яркую шляпу с цветочным орнаментом на женщине, орущей благим матом. Вдруг осознает, что вот таких людей, сошедших с ума, воспринимает уже спокойно. Мирная улица, заполненная толпой нормальных прохожих, время от времени ей кажется непривычной.

Она вспоминает тот день, когда впервые привезла сюда Ёнхе. Ярко светило солнце, осень только наступила. Изолятор для тяжелобольных в общей больнице Сеула находился недалеко от их дома, но плата за лечение оказалась слишком высокой, поэтому, услышав от многих, что в этой больнице хороший уход, она перевела сестру сюда. Чтобы выписать ее из городской больницы, она пошла на консультацию с лечащим врачом и от него получила совет лечить сестру амбулаторно:

– Пока, судя по нашим наблюдениям, все идет нормально. Вести прежнюю жизнь в обществе она не сможет, но сейчас для выздоровления требуется помощь семьи.

Она ответила:

– В прошлый раз я выписала ее из больницы, поверив вашим словам. Я думаю, не забери я ее тогда, сейчас ей было бы лучше.

Тогда она знала. Знала, что тревога по поводу новой вспышки болезни – с ней она поделилась с доктором – всего лишь внешняя причина. Знала, что не сможет вынести присутствие Ёнхе рядом с собой. Знала, что не сможет ее видеть, потому что та напоминает о страшном прошлом. Знала, что тайно ненавидит ее. Знала, что не сможет простить безответственность сестры, которая в одиночку перешла границы их общего мира, переложила всю грязь жизни на ее плечи.

К счастью, Ёнхе сама захотела продолжить лечение:

– В больнице спокойно.