Аньес Мартен-Люган - Ты слышишь нашу музыку?

Тристан сопроводил последнюю фразу фирменной хищной ухмылкой. Он меня слишком хорошо знал. Я рассмеялся.

— Покажи ему, что ты уверен в своей правоте, готов нести ответственность за свои решения и за новый статус и при этом не испытываешь к нему враждебности. Ведь все же именно так, правда?

— Конечно. Я перевернул страницу.

— Да, это нормально, что ты опасаешься встречи с ним лицом к лицу. Но не забывай, что сегодня ты сам себе начальник! Ты же ничего не боишься?

Еще как боюсь… что на открытии они на меня навалятся всем скопом…

— А чего мне бояться? — пожал я плечами.

— Ну, так давай, приглашай его. Ты не пожалеешь. Подчеркиваю: это всего лишь моя точка зрения, напрямую меня это не касается. Но будь я на твоем месте, я бы поступил именно так.

С ним все становилось настолько простым.

Неделя пролетела так быстро, что я не успел оглянуться. Тем более найти какое-то решение.

И вот настал день Д. Этот чертов день, о котором всего два месяца назад я отчаянно мечтал. Сегодня он стал моим личным адом, моей казнью под гром аплодисментов и плеск фонтана из шампанского.

Поздним утром в полуобморочном состоянии — после первой на сегодня бутылки пива, выпитой в десять часов, и после того, как меня несколько раз вырвало, — я перешагнул порог концепт-стора. Шум отдавался в ушах ударами отбойного молотка. Вокруг гудел улей, не прекращалось броуновское движение бегающих по залам, сталкивающихся друг с другом, орущих и ругающихся людей. Мерчендайзеры завершали выкладку товара, задевая заканчивающих свою работу мастеров. Стойки с развешанными платьями и костюмами катились, лавируя, между ведрами с малярной краской. Обычное дело — последний взмах кисти всегда совпадет с приходом первых гостей. Это входит в правила игры. Будь все готово заранее, ситуации не хватило бы остроты. Перед служебным лифтом, обслуживающим все три этажа, образовался затор. Декораторы смахивали специальной тряпкой пыль с предметов один чуднее другого, и одновременно маляр отмывал пол, плеща на него воду. Стильные длинноногие девочки-продавщицы с презрением зыркали на парней в рабочих комбинезонах, хотя кое-кто из них наверняка завершит сегодняшний вечер в постели кого-нибудь из этих ребят. Тестирование звуковой аппаратуры за барной стойкой прерывалось грохотом перфоратора, и со всех сторон неслись вопли.

Упаковки «Кроненбурга» соседствовали с ящиками «Моэт-э-Шандон». Культурный шок. Сшибка социумов. Ну а у меня кровь стучала в висках, пока я инкогнито или почти инкогнито бродил среди всего этого хаоса. Инкогнито для персонала концепт-стора, который узнает, кто я такой, только вечером. И совсем не инкогнито для все еще работавших мастеров, которые испепеляли меня взглядами, прозрачно намекая на свою готовность перейти к серьезным действиям. Даже не пытаясь оправдаться или ответить агрессивностью на агрессивность, я взял курс на центральную лестницу. На эту проклятую, сожравшую тысячи евро лестницу в индустриальном стиле из черного металла, которая спиралью огибала ствол пальмы. Поднимаясь по ступенькам, я скользил ладонью по прохладным металлическим перилам и цеплялся за них, потому что никакой другой точки опоры у меня не осталось. Я поднялся на последний уровень и облокотился о балюстраду. Открывающийся отсюда вид был великолепен. Если бы я не свалял дурака и сам себе не напакостил, я бы сейчас наслаждался зрелищем того, что сумел сотворить, организовать, построить. Я бы упивался уверенностью в том, что у меня есть будущее, что я смогу осуществить мечты Веры и детей. Вместо того чтобы передвигаться по концепт-стору, словно зомби, вжимаясь в стены, я шагал бы по нему победителем. Пожимал бы руки, хлопал кого-то по плечу, чокался с заканчивающими работу мастерами. Они бы повторяли, что ждут моего звонка, надеются, что я позову их в следующий раз, так как им понравилось работать со мной. Я бы сделал шикарный жест — заказал номер в самом роскошном отеле, чтобы провести ночь с Верой. Сегодня днем я бы пригласил Тристана на обед в ресторан с мишленовскими звездами, поблагодарил его и освободил от банковской гарантии. У меня во рту скопилась желчь, и я быстро сглотнул ее. Хозяева магазина увидели меня на моем капитанском мостике и предложили пообедать вместе с ними.

Семь вечера. Уже. Я по-прежнему сижу запершись в ванной у нас дома. Меня снова вырвало — остатками обеда и выпитым днем в берлоге, — и я умылся холодной водой. Я был уверен, что Вера ничего не услышала. Она уже была готова и давала указания няне. В костюмных брюках и голый до пояса, я оперся о край умывальника и с ужасом рассматривал свое отражение: жуткая физиономия, голубые глаза заплыли, щеки ввалились, кожа из смуглой превратилась в зеленовато-серую. Я сжал кулаки, и на руках надулись вены. Мне нужно продержаться ближайшие несколько часов, забыть о мрачном выражении лица, изображать из себя человека, у которого все тип-топ и которому удается все, за что он ни возьмется. К сожалению, у меня осталось единственное желание: зарыться куда-нибудь как можно глубже и рыдать, как ребенок. Жена позвала меня, пора было выходить на свет божий. На нашей кровати меня ждала отглаженная ею белая рубашка, черный галстук и пиджак.

Через пять минут я спустился по складной лестнице, и меня удивила, а заодно и отвлекла от тоскливых мыслей полная тишина. Правда, длилась она не долго.

— Сюрприз! — пропели хором Вера с детьми.

Они развернули передо мной широченный бумажный транспарант с разноцветными рисунками один ярче другого и надписями «Браво, папа!», «Ты лучший!» и «Я всегда буду слышать нашу музыку».

— Папа! Папа!

Я был не в состоянии реагировать. Мне хотелось умереть.

— Янис! Эй! Почему ты молчишь?

Я поднял на них ничего не соображающий взгляд. Веру моя реакция сбила с толку, я это почувствовал, да и дети растерялись.

— Это великолепно, — с трудом выдавил я и прокашлялся, чтобы прийти в себя. — Спасибо! Самый прекрасный подарок из всех, что мне когда-либо преподносили.

— Мы подумали, ты сможешь повесить его в берлоге, — робко объяснила Вера.

И он будет постоянно напоминать мне, что я полное дерьмо.

— Классная идея! Завтра же отнесу. Идите ко мне! Я распахнул объятия, дети бросились ко мне, обхватили за ноги, Вера прижалась к ним, и я обнял всех крепко-прекрепко, чтобы не завопить.

— Я не думала, что это тебя так растрогает, — прошептала Вера.

Я изо всех сил зажмурился и поцеловал ее в волосы, к которым она приколола розу, источающую сладкий аромат. Она подняла ко мне лицо и улыбнулась. Вера сияла, была неотразимой, и это разрывало мне сердце. Я такого не заслуживал.

— Пора идти. Можно подумать, ты изо всех сил стараешься опоздать!