Александр Мелихов - Свидание с Квазимодо (журнальный вариант)

Больше всех шлепков получали женские задницы, за ними шли блюда, автомобилям тоже кое-что перепадало («мерседесы» и «тойоты» унося по сонным волнам…), умникам доставалось два-три жидких хлопка.

Однако Юля невольно задерживалась на закатах — то кроваво-рубиновых, то нежно-розовых, как первый румянец на яблочке, но это была воистину неземная красота, ни съесть, ни выпить, ни поцеловать. Однако тревожное замирание в груди тут же заставляло ее улизнуть поскорее от этих щелочек в безмерность, которую не в силах вместить крошечное людское воображеньице. Ей требовалась красота человеческой, а лучше женской жизни, — такая красота ускользнула из сети, пришел невод с травою морскою.

Она не представляла, где размещаются эти охотники за аплодисментами и существуют ли они вообще. В электронной почте ей попадалось на глаза загадочное предложение «запомнить в облако»; Егор пытался ей объяснить, что это такое, но ей сразу же надоело: серверы, юзеры… Ей было интереснее воображать этих юзеров окутанными бескрайним облаком, в которое можно в нужном месте подуть, и откроется дверка с картинкой, — ею хозяин облачной норки хочет что-то о себе сообщить, какой он мечтательный или суровый, красивый или намеренно безобразный, есть и такие гордецы: не желаю, мол, для вас наряжаться, лопайте, что дают, или валите отсюда, с ними заговаривать, хватает ли им в жизни красоты, бесполезно, они уже ответили: для себя я всякий красив, а кому не нравится, идите на все четыре буквы. Есть и такие самовосхищенные, что купаются в красоте с утра до вечера и даже ночью снятся себе очаровательными кошечками или надменными львами. Но вот это явно человек серьезный, выпускник Академии художеств, темные очки, трагический бодлеровский рот…

— Скажите, пожалуйста, вас не посещает чувство, что нашей жизни недостает красоты?

— Какая может быть красота после того погрома, который евреи учинили над русской культурой?! Вы сами, случайно, не из них?!

Может быть, что-то скажет дама, представившая себя мелкими белыми цветочками? Нет, очень уж они мясистые, прямо попкорн.

Лучше вот эта — изможденная, одухотворенная, кормит с ладони белочку, изучала математику. Наверно, умная.

— Скажите, пожалуйста, вас не посещает?..

— А что вы называете красотой, давайте сначала договоримся о терминах. Красота, по-вашему, относится к разряду категорий или предикатов?

Нет, эта чересчур умна, вот у этой и щечки покруглее, и в глазах больше доброты, чем ума. И изучала все-таки не математику, а классическую филологию. Ведь и само слово «классическая» как-то перекликается с красотой.

— О какой красоте может идти речь при этом кровавом режиме? Когда лучших людей убивают, когда растоптана демократия, население зомбировано, когда за границей стыдно признаться, что ты русская?

Юле даже ненадолго сделалось стыдно от того, что ей совсем не стыдно. Пожалуй, лучше поискать среди не столь возвышенных. Говорят, молодые более циничны, но вот этот, с одной стороны, еще молодой, а с другой — не дилер, а дизайнер. На всякий случай она представилась студенческой фотографией — к молодым испытывают больше доверия.

— Я всегда восхищалась дизайнерами. Романтики мечтают о неземной красоте, а дизайнеры создают красоту на земле.

— Я не просто дизайнер, я человек с невероятным творческим потенциалом. Я сочиняю музыку, пишу стихи, рассказы, из меня просто прет. Не могу полностью выложиться в чем-то одном. Но ты же знаешь, кто сегодня считается знаменитым, везде же все проплачено!

Оказалось, он учился в одном классе с какой-то эстрадной певицей (что-то вроде бы краем уха слышала), и его бесит, что ее поклонники и поклонницы постоянно набиваются в его френды, чтобы получить какие-то ее вещички или автографы, а его творчеством совсем не интересуются. Юля поделилась с ним своей давней мыслью, что цивилизация есть движение от дикости к пошлости, к тиражированию и удешевлению красоты, и он ответил, что она, кажется, что-то понимает, и обещал послать ей свои стихи. Однако назавтра постучался к ней с совершенно другим вопросом:

— У меня сколько сейчас времени? Никак в инфо время не установлю. Так что у тебя написано, сколько у меня сейчас времени? Ага, ладно...

И пропал. На следующий день постучалась к нему она:

— Как жизнь, чем ты сейчас занимаешься?

— Честно?

— Конечно.

— Мастурбирую.

— Почему? Девушки нет или так больше нравится?

— Девушек навалом, но у меня слишком изысканный вкус. Я решил, что и с тобой разговаривать все-таки не буду, мне твоя внешность не понравилась. Хотя ты довольно забавная.

В судебке Юля ко всякому привыкла: если хочешь работать с подэкспертным, нужно давать ему возможность покрасоваться; то, чем люди красуются, часто говорит о них больше, чем то, что они делают в реальности, — ведь именно в позерстве раскрываются их идеалы.

— Так поставь на монитор любую фотку, которая тебе нравится, и считай, что это я. Все равно же ты не знаешь, настоящую я свою фотографию выставила или чужую.

— Не хочу. Все равно теперь меня будет мучить совесть, что я так грубо разговаривал с девушкой, я тебя сейчас все-таки в игнор занесу. И вообще советую тебе удалить из инфо твою фотку и никому не показывать, пока настойчиво не потребуют. И вообще — зачем ты ко мне постучалась, у меня теперь настроение испортилось. Хотя с тобой интересно разговаривать, зря ты мне показала свою фотку.

— А что тебе на моей фотке не понравилось?

— Глаза маловаты, шея слишком длинная…

— Это ты брось. Я в подростковом возрасте считала себя некрасивой и всю себя перемерила — все оказалось в пределах нормы.

— А мне требуется за пределами. Глаза должны быть в пол-лица. Все, прощай, я тебя отключаю.

Ее это не особенно задело, она уже давно убедилась, что все у нее более или менее нормальное. Но все-таки спросила у Егора:

— Ты бы хотел, чтобы я была красавица?

— Зачем это, одна лишняя морока.

— А я, по-твоему, некрасивая?

— Красивая, красивая, суслик самый красивый.

Он не скрывал, что считает эти вопросы глупыми и детскими, и такими они, повидимому, и были. Ведь она вроде бы уже когда-то про что-то подобное его спрашивала? Или это дежавю?

Она вспомнила, что доверие лучше всего покупать откровенностью, и попыталась растрогать обитателей облака самыми драгоценными своими вспышками-потрясениями, когда красота в одну минуту оборачивалась ужасом.

Пшеница золотая, едва не поглотившая ее, как и море с рюшечками, — за пшеницу три жиденьких хлопка, за море пять.