Александр Мелихов - Свидание с Квазимодо (журнальный вариант)

Для Егора в ее жизни было важно только важное, а сейчас она ощутила, что важно буквально каждое мгновение ее жизни, теперь она вглядывалась во все, что с нею происходило, потому что буквально каждый ее чих был дорог ее незримому собеседнику, теперь она не только жила, но еще и постоянно готовилась рассказать об этом, и готовиться к рассказу оказалось едва ли не интереснее, чем просто жить.

Самым большим удовольствием было рассказывать именно о пустяках, но иногда она не удерживалась и делилась какими-нибудь особо выдающимися ужасами судебки: молодые папа с мамой, которым их дитя мешало пировать своим надрывным криком, положили его на шоссе в надежде, что во мраке ночи водители его не разглядят. Подобным штукам она даже и не ужасалась по-настоящему, потому что в глубине души не верила, что это правда, но ее невидимый друг ужасался более чем всерьез и неустанно дивился ее мужеству: как она может жить среди людей, зная, на что они способны?!. И сам же отвечал: она так и осталась юным романтиком, такие люди, как она, и являются солью земли, только они и хранят веру в красоту. Временами она спохватывалась: что я все о себе да о себе, почему ты мне ничего о себе не рассказываешь (они были уже на «ты»), но он добродушно отмахивался: в моей жизни нет совершенно ничего интересного, кроме тебя, но ты так осветила мою жизнь, что мне и житейская дребедень сделалась не в тягость, а если уж станет совсем муторно, я вспоминаю, что вечером меня ждет разговор с тобой, а перед сном я даже позволю себе такую роскошь, как попрощаться с твоей фото-

графией, и, значит, мне и назавтра будет чего ждать.

Но у меня же маленькие глаза, иногда принималась кокетничать она, чтобы понежиться в ответном горячем потоке: «Нет, твои глаза огромны и глубоки, как озера, в них видна твоя прекрасная душа!» — «Но у меня же слишком длинная шея…» — «Нет, она делает тебя похожей на женщин Модильяни!»

А что, совсем неплохо быть женщиной Модильяни, хоть они красотою и не блещут.

Понемногу тем не менее ей начало казаться неполноценным слишком уж бесплотное общение. Разумеется, ей и в голову не приходила мысль об «измене», их отношения именно тем и были пленительны, что даже не покушались выйти за чисто духовные пределы. Но почему бы не доставить друг другу невинную радость услышать живой голос, посмотреть друг другу в глаза?..

К ее удивлению, однако, ее друг принялся прямо-таки умолять ее не ставить на карту чудом выпавшее ему счастье, не желать большего, чтобы ненароком не

потерять все. Но почему мы должны что-то потерять только из-за того, что посидим в каком-то приятном месте, выпьем по чашечке хорошего кофе, не понимала она, а если у него трудности с деньгами, он может этого не стыдиться, они же друзья, а для нее подобные суммы совершенно не чувствительны, — и в конце концов он признался: он настолько безобразен, что она наверняка проникнется к нему отвращением, и он лишится той единственной радости, которая только и освещала его одинокие дни.

Ха-ха-ха, ответила она, какие подростковые комплексы, разве он не знает, что внешность для мужчины не имеет никакого значения, например, косоглазие — разве это не прелесть? А горб — это так элегантно! Чтобы он знал: с самой ранней юности ее любимым героем был Квазимодо. Ты только так говоришь, возражал упрямец, а если бы ты увидела настоящего Квазимодо с его клыком, горбом и бородавкой вместо глаза, ты бежала бы со всех ног куда глаза глядят. Давай поступим, как в «Аленьком цветочке», пыталась развеселить его она: сначала ты покажешься мне издали, а когда я приду в сознание, подойдешь чуть ближе… «Если бы ты меня действительно увидела, у тебя сразу же пропала бы охота шутить», — не принимал он легкомысленного тона, но она не сдавалась и то ласковыми уговорами, то упреками, что он считает ее глупой вертихвосткой, неспособной разглядеть духовную красоту за пусть даже и не слишком блистательной внешностью, — в конце концов ей удалось преодолеть его сопротивление, и он дал согласие на встречу.

Поставив лишь одно условие: она должна прийти к нему домой; если они встретятся в общественном месте и она бросится наутек, — такого унижения он просто не перенесет.

К письму был приложен адрес, — она и не знала, что в Петербурге есть такая улица. В день свидания со своим Квазимодо у нее сердце билось так радостно, как в юности… никогда не билось. И подэкспертный попался удачный, добродушный и дураковатый, будет чем посмешить. Ей так хотелось с кем-то поделиться своей радостью, что она даже поддержала разговор с Чижовым о всеобщем воровстве: жалко, в сущности, беднягу — так не пощадить своей красоты, из мраморного красавца превратиться в лилового завистника. В благодарность Чижов рассказал, что на днях пришла ориентировка на очередного маньяка: заводит знакомства с женщинами по

Интернету, заманивает в укромные места и там душит.

Хорошенькое дело… Радостное сердцебиение превратилось в тревожное. Вряд ли, конечно, это он, но даже одного шанса из тысячи хватило испортить предвкушение. Но не отказываться же от приключения, ведь в первый раз в жизни ей выпало что-то романтичное! И, что гораздо важнее, — в последний.

Задыхаясь от страха, с колотящимся сердцем она почти бежала вдоль нескончаемого бетонного забора, за которым что-то гудело, шипело, вспыхивало, как в папиной мастерской в Изобильном, только в десять раз сильнее. Слева от нее темнели обшарпанные пятиэтажки, где не горело ни единого окна, хотя уличные фонари уже теплились: осенью темнеет рано.

Дом ее застенчивого Квазимодо оказался самым страшным: в издыхающем свете фонарей чернели целые материки обвалившейся штукатурки, но темные окна были еще непрогляднее. «Беги, беги, здесь же явно никто не живет!» — пытались докричаться до нее остатки разума, но овладевшая ею сила влекла ее вперед, увиливая от прямого спора: ничего-ничего, я только войду в подъезд и сразу обратно.

Вот оно, оказывается, какое, состояние аффекта, равнодушно мелькнуло в голове.

В мертвецки-бледном лучике из мобильного телефона на облупленных стенах были видны бессмысленные росписи, намалеванные какой-то адской смолой. «Беги, чего тебе еще нужно?!» — «Я только посмотрю на дверь и сразу же вниз». Голый бетон ступеней был покрыт окаменелым мусором, но она следила лишь за тем, чтобы не вляпаться во что-нибудь; сердце било колоколом на весь подъезд.

Вот и нужная дверь, вся обугленная и растрескавшаяся, как черепаха, старый советский звонок болтается на проводке. «Беги, беги!!!» — «Я только позвоню, он же наверняка не работает, я только проверю и сразу же вниз».

Звон оглушил ее, но подкосившиеся ноги словно вросли в загаженный бетон. «Беги, беги, беги, беги!!!!!!!..» — но она не могла сдвинуться с места.