Шэрон Гаскин - Забытое время

— Вы сказали… ваша жена поначалу была скептиком. А теперь она верит в вашу работу?

— Теперь? — Он взглянул ей в лицо. — Она…

И не договорил. Так и сидел, отвесив челюсть, и это мгновение затягивалось, и они оба смутились, а потом он захлопнул рот. Но мгновение было, его уже не отменишь — словно необъяснимо треснули под ударом рубежи обороны, силовое поле, что обычно защищает глубинную человеческую натуру.

— Ее нет. Уже шесть лет, — наконец произнес Андерсон. — В смысле… ее больше нет в живых.

Так вот в чем дело — у него горе. Он одинок; судьба нанесла ему удар. Такие вещи Джейни понимала. Она оглядела заурядный зал, где малышня жевала французские тосты, а отцы любовно отирали сиропные потеки с детских подбородков; эти люди — на другом берегу, а Джейни — на стороне горюющих, и с нею этот изможденный человек, который терпеливо ждет, что она скажет дальше.

Она проговорила как можно мягче:

— Продолжим?

— Ну конечно! — ответил он.

Ты посмотри, какой он вдруг энергичный. Быстро взял себя в руки, элегантные черты преобразились. Андерсон занес над желтым блокнотом отточенный карандаш.

— Когда Ноа впервые сделал что-то необычное? Вы помните?

— Пожалуй… ящерицы.

— Ящерицы? — Он уже строчил вовсю.

— Ноа было два года. Мы пришли в Музей естествознания. На выставку ящериц и змей. И он… как бы это… — Джейни помолчала. — Он оцепенел — иначе, пожалуй, не скажешь. Замер перед первым же вольером и взвизгивает. Я думала, ему нехорошо, и тут он говорит: «Смотри, лесной дракон!»

Она глянула на Андерсона — тот напряженно слушал. Других психологов ящерицы не заинтересовали. Андерсон склонился над блокнотом еще что-то записать, и Джейни заметила, что у него на рукаве синего свитера, такого мягкого и, похоже, дорогого, зияет дыра. Этот свитер, наверное, ровесник Джейни.

— Я очень удивилась, у него тогда был небогатый запас слов, ему же всего два годика, только «хочу мам-мам и воду и уточку и молоко».

— «Мам-мам»?

— Он обычно так меня зовет. Или «мама-мам». Завел для меня отдельное имя. В общем, я решила, что он все придумал.

— Что придумал?

— Название. Лесной дракон. Оно такое, как из детского сна. Дракон, который живет в лесу. Ну, я посмеялась — надо же, думаю, как мило. И сказала: «Вообще-то, малыш, это называется…» — и посмотрела — ну, на табличку. А там написано — «гребенчатый лесной дракон»… Я его спрашиваю: «Ноа, откуда ты знаешь про лесных драконов?» А он отвечает… — Джейни снова посмотрела на Андерсона. — Он отвечает: «Потому что у меня такой был».

— «Потому что у меня такой был»?

— Я подумала… Даже не знаю, что я подумала. Что он ребенок, выдумывает всякое.

— И дома вы ящериц никогда не держали.

— Боже упаси.

Андерсон засмеялся, и внутри у Джейни что-то распустилось. Какое это облегчение — спокойно поговорить о странностях сына.

— И так было не только с лесными драконами. Он всех ящериц знал.

— Знал, как они называются, — пробормотал Андерсон.

— Всех ящериц на выставке. В два года.

Джейни так изумлялась, так гордилась интеллектом Ноа, его — ладно, что уж ходить вокруг да около? — одаренностью. Ноа узнавал всех ящериц — сама она ничегошеньки про них не знала. Восхищалась, наблюдая, как ее сын заглядывает в миниатюрные дождевые леса, такие прелестные, такие мшистые, чьи обитатели почти не шевелились, разве что стреляли языком или тряско бегали по бревну; слушала, как звонкий чистый голосок восклицает: «Мама-мам, это варан! Это геккон! Это водяная агама!» С облегчением размышляла о том, что жизненный путь ее ребенка уже проясняется: он получит стипендии лучших школ и университетов, его грозный интеллект откроет ему дорогу к успеху.

А затем ее гордость постепенно обернулась смятением. Откуда Ноа все это знает? Зазубрил какую-то книжку, фильм? Но почему раньше об этом не упоминал? Кто-то его научил? Понятнее так и не стало, и Джейни просто смирилась с тем, что таков уж ее сын. Особенный.

— Может, у кого-нибудь из друзей видел книжку или фильм? — как раз спросил Андерсон, будто прочтя ее мысли, и этот тихий голос вернул Джейни в суматоху забегаловки. — Или в детском саду? Может, где-то что-то подсмотрел?

— Это и странно. Я поспрашивала — и я спрашивала у многих. Нигде ничего не нашлось.

Андерсон кивнул:

— Ничего, если я сам тоже поспрашиваю? В детском саду, у его друзей, у нянь?

— Ну, наверное. — Джейни глянула на него исподлобья. — Вы как будто ищете доводы против. Вы мне не верите?

— Мы должны подходить с позиций скептиков. Иначе это всё… — Он пожал плечами. — Дальше: после ящериц вы заметили какие-то перемены в его поведении?

— Пожалуй, кошмары стали хуже.

— Расскажите-ка мне о кошмарах, — попросил Андерсон, опять склонившись над блокнотом.

Но внезапно все это стало слишком огромно — так запросто и не расскажешь.

— Может, почитаете? — И Джейни положила на стол папку по имени «Ноа», подтолкнула ее к Андерсону.

Андерсон медленно листал страницы, вникал в детали. Случай, похоже, не так уж и ярок: кошмары и водобоязнь — распространенное явление, хоть и необычайно сильны, винтовка и Гарри Поттер — любопытно, но само по себе неубедительно, а знание ящериц — многообещающе, но только если удастся доказать, что у этих знаний нет понятного источника. Что важнее всего — никакого внятного выхода на предыдущее воплощение: винтовки и книжки про Гарри Поттера растворены в нынешней культуре, а ручной лесной дракон — слишком мелкая зацепка. Воспитателям ребенок рассказывал про дом на озере, но если неизвестно название озера, от этого дома никакого проку.

Андерсон глянул на эту женщину — она строила замок из рафинада. Как и у большинства людей, портрет противоречив: решительный взгляд голубых глаз, суетливые руки. На Андерсона смотрела оценивающе, опасливо; глядя на сына, сияла теплотой. И жаль все-таки, что она побоялась пригласить Андерсона к себе. В кафе шумно, вряд ли от ребенка добьешься чего-нибудь путного в такой обстановке.

Андерсон посмотрел, как ее ловкие пальцы достроили белый кирпичный домик.

— Красивый…

Как это называется? Нежданно-негаданно боги языка просыпали слово сахаром ему на губы.

— …иглу, — договорил Андерсон.

Возвращение к работе благотворно сказалось на лексиконе — и на том спасибо. Внутренний ребенок Андерсона огорчился, когда женщина поспешно сломала белый иглу и аккуратно высыпала сахарные кубики обратно в блюдце.

Андерсон глотнул чаю. Черт, забыл вынуть пакетик. Чай на губах был густ. Андерсон пальцем постучал по папке:

— Вы очень вдумчиво подошли к делу.

— Но… что скажете?

— Мне кажется, тут есть с чем поработать.

Она глянула на сына, увлеченного бейсболом, подалась к Андерсону через стол и прошептала: